Архитектура как язык или как совокупность действий против такого
понимания архитектуры выступила объектно-ориентированная
социология. Но как видят архитектурный объект исследователи этого
нового направления и какую задачу они перед собой ставят
рассказывает социолог Виктор Вахштайн.Категория значения и
категория действия в архитектуреКонцептуализация архитектурного
объекта в социологических исследованиях связана с категорией
значения и категорией действия, из которых вырастают два
конкурирующих подхода. Прежде всего, если для нас принципиально
важным является вопрос о том, каким образом архитектурный объект,
например здание или мост, работает в качестве символического
элемента, мы начинаем разлагать его на элементы. Любые исследования
архитектуры в социальной антропологии и социологии, которые
используют базовую идею примата символического значения
архитектурного объекта над его материальностью, оказываются
заложниками метафоры архитектура как язык.Противоположный подход,
связанный с интервенцией акторно-сетевой теории в исследования
архитектуры, акцентируется не на том, что здание значит, а на том,
что оно делает. Мы должны разложить здание на элементы, совершающие
особого рода операции, не находящиеся в одной плоскости: есть
операции, которые производит материал, причем помимо нашей воли; и
есть действия, которые заставляет нас совершать конкретный
архитектурный элемент вроде берлинского ключа или дверного
доводчика. Тогда мы говорим о том, что действуют материалы,
отдельные архитектурные элементы на уровне аффорданса, а также
конкретные помещения, которые определенным образом фреймируются,
заставляя нас действовать внутри них (а следовательно, действовать
значит делать возможным действие другого). Двигаясь вверх и вниз по
этому континууму от материала до символического значения, мы
переопределяем значение как одну из форм действия: значить это
действовать. Это тоже своего рода хитрый риторический прием,
который использует акционалистская теория, для того чтобы
перехватить проблематику у ориентированных на семиотику
исследований архитектуры.Что объединяет два этих конкурирующих
подхода? Прежде всего, и для тех, кто следует метафоре архитектура
как язык, и для тех, кто следует логике архитектурный объект как
совокупность действий, здание как некое целое, обладающее
самостоятельным онтологическим статусом, не существует. Оно
раскладывается на элементы, в одном случае воспринимающиеся как
морфемы, из которых складывается смысл целого, а в другом как
отдельные действующие элементы.Объектно-ориентированная социология
архитектурыПротив такого понимания архитектурного объекта последние
пятнадцать лет выступает объектно-ориентированная социология
архитектуры. Она связана с относительно новым философским
направлением спекулятивным реализмом, представленным работами Грэма
Хармана и Квентина Мейясу. Эти исследователи пытаются показать, что
значение и действие это два зла, из которых постоянно приходится
выбирать. В центре их изучения находится понятие объекта, который
понимается уже не как некий материальный объект, встроенный в сеть
агентностей (и потому здание оказывается ансамблем действующих
элементов). Для объектно-ориентированного исследователя архитектуры
главная задача увидеть архитектурное сооружение по ту сторону его
значения и действия, воспринять его как то, что обладает целостным,
самостоятельным онтологическим статусом, вернуть зданию
суверенитет.Марк Фостер Гейдж в работах, посвященных импорту
спекулятивного реализма и объектно-ориентированной онтологии в
изучение архитектуры, подчеркивает необходимость сопротивляться
всеми силами как семиотикам с одной стороны, так и социологам
действия с другой. В качестве объекта критики он выбирает Рема
Колхаса, который в 2014 году был куратором Венецианской биеннале и,
пытаясь изменить взгляд современных архитекторов на архитектуру,
отказался выделять какие-либо отдельные архитектурные объекты на
этой биеннале, чтобы, как он пояснил в интервью, не тешить ничье
самолюбие. Вместо этого он выделил те элементы, которые казались
ему наиболее значимыми, и представил их в качестве общего
знаменателя всех архитектурных проектов. По сути Колхас провел
декомпозицию разложение каждого конкретного здания на некоторые
универсальные действующие элементы.В логике декомпозиции, которой
противостоит объектно-ориентированная социология архитектуры,
всякое здание представляет собой ансамбль. Нам легко помыслить себе
город как ансамбль, мы привыкли к метафоре архитектурного ансамбля,
но само здание кажется нам чем-то единым целым. При этом, когда мы
говорим о том, что здание представляет собой сеть распределенной
агентности между отдельными элементами, которые могут действовать
на разных уровнях континуума от материала до символического
значения, нужно помнить, что эти действия могут быть как
сонаправленными (например, в консонансе действуют железо и бетон в
железобетонных конструкциях в силу некоторого совпадения их
свойств), так и разнонаправленными (отдельные элементы здания
работают в разной логике, поэтому функционирование его как единого
целого невозможно).Каждый раз, когда мы обнаруживаем
разнонаправленность действий отдельных элементов на разных этажах,
мы начинаем видеть не целостность здания, а его дробность,
дискретность составляющих его агентностей. На такой аналитический
взгляд ориентирует нас Колхас, но подобного рода аналитичность
позволяет нам увидеть в здании нечто большее. Само выражение поэзия
архитектуры начинает звучать принципиально иначе. Что такое поэзия,
помимо образности и всего того, что мы привыкли ассоциировать с
этим словом? В Курсе поэтики Поля Валери дается точное определение
поэтического выражения: поэзия это гомология рифмы и смысла,
материальных элементов высказывания и его значения. В поэтической
фразе форма слова обладает самостоятельным значением.
Материальность речи и ее значение оказываются гомологичными,
изоморфными, наложенными друг на друга. Форма слова должна
подчеркивать его значение. Она может усиливать его или, напротив,
ослаблять. И, таким образом, здание оказывается свернутым
ансамблем, в случае если оно работает как единое целое. Создается
иллюзия его устойчивости, единства и самостоятельности лишь в силу
того, что все его элементы работают в консонансе и составляют
воспроизводимый ансамбль. Иначе бы здание просто развалилось или
стало бы необитаемым.Итак, в первом случае случае с семиотическим
анализом здание исчезает, распадаясь на совокупность некоторых
значащих элементов; во втором случае здание распадается,
растворяясь в сети распределенной агентности. И здесь
объектно-ориентированные исследователи обращаются к акционалистам:
Вы нам ответили на вопрос, что делает здание зданием: здание
зданием делает то, что оно делает. Но вы не ответили на вопрос, что
делает здание объектом, что позволяет ему возражать и придает ему
суверенитет. Ответ про ансамбль устойчивое воспроизводимое ядро
отношений между отдельными действующими элементами
объектно-ориентированных исследователей явно не устраивает. Вопрос
по большому счету состоит в том, сможет ли это относительно новое
направление в исследованиях архитектуры, города, инфраструктуры
создать по-настоящему значимую теоретическую концептуализацию
вокруг таким образом понятого объекта.В конечном итоге им придется
сражаться не только с социологами-акционалистами или социальными
антропологами и семиотиками, а с самими архитекторами. Тем не менее
по мере того, как все больше в журналы по архитектурной теории
проникают ссылки на Грэма Хармана, Квентина Мейясу, Рэя Брасье, мы
можем говорить о том, что исследования архитектуры находятся
сегодня на пороге новой интервенции в этот раз интервенции со
стороны объектно-ориентированной философии.Архитектурный объект в
сетевом пространствеКогда теоретики поворота к материальному
ворвались в исследования архитектуры, особую роль здесь сыграла
манчестерская школа архитекторов, в частности ученики Бруно Латура
Саймон Гай и Альбена Янева. В какой-то момент они довольно серьезно
увлеклись метафорой сети: здание или город представляет собой
ансамбль действующих элементов. Метафора сети распадается на две
других: метафору сети распределенной агентности отдельных
элементов, начиная от берлинского ключа и дверного доводчика и
заканчивая городской канализацией, и метафору сети отношений,
которую Джон Ло и социальная топология берут из
постструктуралистской семиотики.Тогда ответ на вопрос, что делает
здание зданием, в случае социальной топологии, а не акторно-сетевой
теории в целом будет звучать иначе. Всякий архитектурный объект
занимает одновременно два типа пространства: физическое
пространство, и потому мы можем говорить о городских ансамблях, и
семиотическое (сетевое, синтаксическое) пространство, где он связан
с другими объектами той же самой природы. До тех пор, пока его
положение устойчиво в пространстве сети отношений с другими
объектами той же природы и пока он ясно считывается, например, как
королевский дворец и не превращается в руины, склад или
университет, в нем поддерживается именно то ядро устойчивых
отношений, которое и позволяет говорить о нем как об объекте. Но
когда церковь, как это произошло в городе Утрехте, продается с
молотка, а ее здание используют в качестве студенческого общежития
(и теперь студенты спят в спальных мешках и на матрасах в
помещении, где раньше находился алтарь), это здание смещается в
сетевом пространстве, и уже совсем иная сеть отношений определяет
то, чем оно является. И в том и в другом случае мы говорим о сети и
совокупности элементов: в первом случае нас интересует то, как эти
элементы действуют, во втором то, как они связаны друг с другом.Но
на это у объектно-ориентированных исследователей тоже есть
серьезное возражение. Оно состоит в том, что тогда легко
представить ситуацию, где какая-то часть здания ему не принадлежит,
а встроена более плотно в иную сеть отношений. Получается, что
здание оказывается на перекрестке сетей. Оно не исчерпывается ни
одним порядком отношения, потому его границы провести почти
невозможно. В конечном итоге, говорят объектно-ориентированные
исследователи, как убивали архитектуру те, кто не видел в ней
ничего, кроме некоторого набора значащих элементов, точно так же
убиваете архитектуру вы, потому что не видите в ней ничего, кроме
материализации определенного рода сети: либо сети отношений, либо
сети действий.
