Для социологии семья как социальный институт является традиционным,
то есть старым, но при этом всегда актуальным объектом изучения.
Это связано с самой уникальностью семьи, поскольку, в отличие от
других социальных институтов, она сопровождает человека на
протяжении всей его жизни. Человек, как правило, рождается и
воспитывается в родительской семье, потом, когда вырастает, заводит
свою семью и осваивает супружеские и родительские социальные роли.
Если с другими социальными институтами, такими как образование и
занятость, индивид контактирует ограниченное количество времени, то
семья сопровождает его на протяжении всей жизниВ последнее время в
России актуализировались дебаты по поводу того, что семья находится
в кризисе. Сами по себе они не новы: в исследованиях столетней
давности, которые проводились на протяжении XX века, тоже
периодически возникало беспокойство о том, что семья как социальный
институт не выполняет свои функции, находится в кризисе, однако эти
опасения ничем не оправданы.Несмотря на все алармистские
представления о том, что этот социальный институт в упадке,
рождаемость падает, количество разводов возрастает или стабильно
держится на высоком уровне, данные репрезентативных опросов не
только в России, но и в западных странах указывают на то, что семья
по-прежнему остается так называемой терминальной ценностью [1]. В
шкале предпочтений она занимает первое-второе место среди
ценностей. Эта удивительная особенность семьи как социального
института делает ее очень интересным предметом исследования для
социологов, поскольку очень многие изменения, которые не видны со
стороны государства или других нормативных агентов, складываются в
очень интересные паттерны.Что такое семья: от расширенной семьи к
нуклеарнойВ учебниках социологии можно найти множество определений,
что такое семья, но одно из самых удачных дала австралийская
исследовательница Рэйвин Коннелл [2]. Оно заключается в том, что в
семье, подобно геологическим слоям, мы можем увидеть и экономику, и
отношения власти доминирования и подчинения, и эмоции, потому что
ни один социальный институт не включает настолько сложные
переплетения экономических и властных отношений, эмоционального
измерения. Когда мы говорим про семью, мы имеем в виду не только
родительство, но и партнерские, супружеские отношения, отношения со
старшими родственниками. Семья подразумевает очень разноплановый
спектр отношений, который выстраивается вокруг экономики, власти и
эмоций, любви, ненависти.В каждом типе общества доиндустриальном,
или традиционном, индустриальном и современном постиндустриальном
можно выделить нормативную модель семьи, которая, с одной стороны,
была наиболее статистически распространенной, а с другой выступала
в качестве социальной нормы, идеала. Это значит, что практически
все люди в определенный промежуток времени жили в такой модели и с
точки зрения нормативного представления она рассматривалась как
некий образец, то, к чему надо стремиться.Для доиндустриального,
традиционного общества была характерна расширенная семья. Это
многопоколенная семья, которая состоит из нескольких поколений
родственников, домохозяйство объединяет семьи братьев, сестер. Для
этой семьи были характерны достаточно четкие разделения гендерных
ролей, то есть чем-то занимались мужчины, чем-то женщины. Также на
гендерные иерархии накладывались еще возрастные неравенства,
создавая сложную систему доминирования и подчинения.Очень часто
такую модель семьи называют патриархатной, подчеркивая, что в ней
есть старший по возрасту мужчина, который находится во главе
домохозяйства. В его руках сосредоточен наибольший объем
символической и реальной власти, и он нормирует поведение всех
остальных членов своей семьи. Соответственно, их подчиненная
позиция в возрастной и гендерной стратификационной матрице
обязывает их следовать установленным правилам, но также дает
возможность сопротивления. Таким образом, это устройство семейной
жизни очень четко структурировано по возрасту и по гендеру. Внутри
возрастной иерархии у человека есть возможность перехода: когда он
становится старше, то получает доступ к большему объему власти.Для
такого типа семьи и этого общества в целом характерен достаточно
высокий уровень рождаемости. Однако при том, что число рождений на
женщину действительно было высоко, была также высокой и
младенческая и детская смертность, и не так уж много детей доживало
уже до более старшего возраста. Поэтому высокая детская и
младенческая смертность компенсировалась высоким уровнем
рождаемости.У традиционного типа семьи большой список функций,
выполнение которых ей предписывается. Воспроизводство,
экономическая защита, работа, образование и социализация,
социальный контроль, религиозные практики, отдых, выдача замуж или
женитьба, забота о здоровье детей, больных, инвалидов,
представителей старшего поколения таким образом, семья играла роль
несущей конструкции социального порядка. В тот исторический период
подавляющее большинство взрослых женщин и мужчин были или замужем,
или женаты. Невключение в семейную жизнь достаточно сильно
стигматизировалось и считалось неудачным жизненным сценарием.
Уровень разводов был невысоким, фактически брак заканчивался со
смертью одного из супругов. Разумеется, были случаи, когда супруги
разъезжались, но это было скорее исключение.Низкий уровень
разводимости при высоком уровне брачности обеспечивался не только
за счет того, что развод в церковном браке был труднодоступной
процедурой. Дело еще и в том, что содержание семейных, родительских
ролей было очень четко прописано и все понимали, что от них
ожидается в тот момент, когда они изменяют свой маритальный статус.
При таком браке личные притязания были невысокими, никто не ожидал
от супруга близости и понимания, то есть взаимные ожидания и
реальность скорее совпадали. Хорошо, если между мужем и женой
возникала любовь и складывались близкие отношения. Но в целом,
поскольку брак заключался не для любви, отсутствие чувств не
рассматривали как повод для его прекращения.Поскольку главной
задачей расширенной традиционной семьи было обеспечение
экономического выживания его членов, эта прагматика стабилизировала
семью как социальный институт. Любовь, близость, эмоциональная
поддержка и возможность самореализации не входили в топ требований
к брачному партнеру. Они могли стать приятным бонусом, но не
составляли обязательную часть традиционных семейных
ценностей.Процессы индустриализации и урбанизации привели к тому,
что расширенная многопоколенная семья перестает быть нормативной
моделью, начинает формироваться нуклеарный тип семьи. Эти изменения
происходят в более широком контексте стремительных социальных и
экономических трансформаций XIXXX веков. В этот период увеличилась
численность городского населения, которое работало на заводах и
фабриках, тогда как представители старшего поколения и родственники
остались в сельской местности. То есть городские жители не могли
уже воспроизводить традиционную модель: это стало неэффективно в
условиях растущей рационализации практически всех сфер социальной
жизни, и тогда в качестве альтернативы возникла нуклеарная семья
супружеская пара и несколько детей.В этой модели уже не так важна
возрастная иерархия, но гендерное неравенство остается, и более
заметными в укладе семейной жизни становятся классовые различия.
Были семьи рабочего класса, где женщины тоже вынуждены работать,
потому что мужчинам заработная плата не позволяла обеспечивать
всех. Были дворянские семьи или буржуазия с викторианским идеалом
женщины как ангела в доме. В середине XX века американские
социологи Толкотт Парсонс и Роберт Бейлзом написали большую работу,
в которой описывается главным образом американская семья среднего
класса, которая нормализуется в качестве социальной нормы, а именно
нуклеарной модели семьи [3].Парсонс заявил, что супружеская пара с
детьми является основной моделью семьи. Гендерные роли в такой
семье, с одной стороны, четко дифференцированы на основе
биологических различий мужчин и женщин, а с другой комплементарны.
Только вместе они обеспечивают целостность и стабильность семейной
системы. Согласно Парсонсу, мужчине предписывается роль кормильца.
Он должен выполнять инструментальную функцию, связанную в первую
очередь с экономическим обеспечением семьи. В то время как женщинам
отводится роль домохозяйки, задача которой в исполнении
экспрессивной функции. Описывая эти две гендерные роли хотя тогда
еще в академическом языке не было термина гендер, Парсонс говорит о
том, что такое различение складывается на основе традиционного
разделения труда между полами, поэтому дифференциация гендерных
ролей инструментальна. Поэтому самым эффективным будет тот подход,
когда каждый делает то, что лучше всего умеет. Рецепт счастливой
семейной жизни, по Парсонсу, заключается в том, чтобы каждый из
супругов выполнял ту функцию, ту роль, которая ему предписана. При
таком взгляде на семью и гендерные роли женщины все же могли
работать вне дома это относилось к незамужним, вдовам, а также
матерям, чьи дети уже выросли и забота о них не так интенсивна и
затратна во времени. Для замужних женщин оптимальным режимом
занятости являлась работа part-time, а также участие в
благотворительной и волонтерской деятельности pro bono. Почему
именно так? Ничего личного, просто в этом случае между мужем и
женой не возникало конкуренции за выполнение одной роли роли
добытчика и не создавались бы ситуации ролевого конфликта,
угрожающего стабильности семьи как социального института.В
литературе середину XX века в западных странах и Америке часто
называют золотым веком семьи. В защиту Парсонса, которого много и
активно критиковали феминистки второй волны, нужно сказать, что его
теоретические построения не были уж так далеки от той социальной
реальности, которую он анализировал. Середина ХХ века,
действительно, была уникальным и, возможно, единственным периодом в
развитии западного общества, когда нуклеарная модель семьи с
мужчиной-кормильцем и женщиной-домохозяйкой была как
статистической, так и социальной нормой. Статистические данные о
соотношении мужчин и женщин, состоящих и не состоящих в браке,
высокий уровень брачности и низкая разводимость, небольшое число
внебрачных рождений, количество женщин, занятых в оплачиваемой
занятости подтверждают, что именно тот тип семьи, который был
описан Парсонсом, действительно был наиболее распространенным в
19501960-е годы в большинстве западных стран.Возраст вступления в
брак был достаточно небольшим: около 20 лет для женщин и 2122 года
для мужчин. Дети рождались в основном в браке, было мало внебрачных
рождений. Очень низкий уровень разводов связан с тем, что во многих
странах в тот момент было еще достаточно жесткое разводное
законодательство и развод был сложной и малодоступной процедурой.
Работающих женщин было немного, но уже в 1980-е годы и дальше их
количество более чем в 2 раза возросло под влиянием разных
факторов, в том числе и второй волны феминизма.Конец 1960-х годов,
так называемый долгий 1968 год (Ричар Вайнен), характеризуется
существенными изменениями в политической и социальной жизни
западных стран. В этот период также формируется в качестве
устойчивого тренда второй демографический переход. Его идею
сформулировал голландский демограф Ван де Каа, который стал изучать
данные демографической статистики по таким показателям, как уровень
брачности, уровень разводимости, возраст матери при рождении
ребенка и число рождений на женщину [4]. Он пришел к выводу, что с
конца 1960-х годов эти показатели очень изменились: возраст матери
при рождении ребенка повысился, количество разводов увеличилось.
Семьи стали менее устойчивыми в результате либерализации разводного
законодательства. Также уменьшилось число рождений на женщину это
связано с тем, что женщины начали массово получать высшее
образование и выходить на рынок труда. Началась сексуальная
революция, связанная с доступностью оральных контрацептивов для
женщин, что привело к автономизации сексуальности и отделению ее от
репродукции.Вторым фактором, видоизменившим нуклеарную семью,
которую описал Парсонс, конечно, является вторая волна феминизма.
Ее важным итогом стало то, что проблематика гендерного неравенства
как в публичной, так и в приватной сфере стала артикулироваться и
превратилась в предмет общественной повестки и дебатов. Ряд
государств, в первую очередь скандинавские страны, на уровне
семейной и социальной политики стали ориентироваться на вопросы
гендерного равенства не только в публичной сфере, оплачиваемой
занятости, образовании, но и в сфере родительства. Кроме того,
студенческие революции, так называемый длинный 1968-й, серьезно
изменили тот контекст, в котором существовала нуклеарная
парсонианская семья. Все это привело к тому, что семья стала
адаптироваться к новым условиям.Новые модели семьиЕсли в
традиционном, доиндустриальном обществе за семьей было закреплено
очень много функций, которые она должна была выполнять для
стабильного существования общества в целом, на индустриальном этапе
количество этих функций сократилось. На современном этапе, который
называется постиндустриальным, обширный список функций, выполнение
которых ожидается от семьи, фактически сокращается до двух это
репродукция, то есть воспроизводство в широком смысле слова, и
формирование близких, интимных отношений между супругами,
родителями и детьми. Именно они обеспечивают ценность семьи для
современного человека. Поскольку выполнение этих функций нельзя
передать другим социальным институтам, их аутсорсинг
рассматривается как ухудшение качества семейных отношений, они
остаются неотчуждаемыми от института семьи.Соответственно, меняется
и смысл семьи: прагматика выживания сменяется поиском интимных,
доверительных отношений, которые становятся результатом
индивидуального выбора человека. Также меняется и смысловой центр
семьи: она становится не просто детоцентристской, а в целом очень
сильно гуманизируется отношение к детям. Дети перестают
рассматриваться только в логике инструментального подхода, как
будущие рабочие руки и становятся сверхценностью. Родительство
становится очень ресурсоемким проектом: нужно постоянно учиться
быть хорошим родителем, вкладывать в воспитание ребенка не только
деньги, время, но и позитивные эмоции. Качество детско-родительских
отношений становится очень важным. Уже недостаточно, чтобы ребенок
был сыт, одет и обут, возникает императив психологического
благополучия ребенка, вполне оформленный дискурсивный запрос на
счастье. И семья как адаптивный организм
перенастраивается:количество детей сокращается, но объем ресурсов,
которые должны вкладывать родители в воспитание детей, растет.Эти
ресурсы связаны не только с материальной поддержкой, но и с
эмоциями, временем, поскольку меняется представление о благополучии
ребенка. Становится недостаточно, чтобы он был сытый, одетый и
здоровый, возникает представление о психологическом благополучии,
ребенок должен быть счастлив. И семья перенастраивается: в центр
помещается ребенок, интересы которого начинают превалировать над
интересами взрослого, а идеология и практики ответственного
родительства оформляют эту семейную конструкцию.Переопределяется и
гендерное разделение ролей между супругами. В современных западных
обществах (Россия в этом случае имеет большую историю политической
и экономической эмансипации, наследуя советскую традицию
формального гендерного равенства) все большее число женщин не
просто выходит на рынок труда, а не прерывает свою профессиональную
биографию в связи с материнством. При этом важно помнить, что в
советском обществе с его 70-летним проектом гендерной политики
женщины сделали это на три поколения раньше, чем западноевропейские
и американские женщины. При этом сфера семейных отношений и
организации заботы по-прежнему остается прерогативой исключительно
женщин.Как было сказано ранее, при переходе к современному
постиндустриальному типу общества у семьи фактически остались две
важные функции, которые и делают этот социальный институт таким
востребованным и устойчивым, несмотря на тот перманентный кризис, в
котором, по мнению некоторых исследователей, он находится, это
репродукция и интимные, близкие отношения. Это также связано с тем,
что представление о нормативной модели семьи становится менее
жестким и более вариативным. Разные типы семьей как по своей
структуре, формальному статусу, так и по принципам организации
гендерных отношений нормализуются, представляя собой один из
возможных вариантов построения семейной жизни. Если раньше в
качестве нормы выступала нуклеарная семья по Парсонсу, а все
остальные рассматривались как девиация, то теперь появляются
монородительские семьи, снова расширенные семьи, гражданские браки,
или партнерства,и все это становится вариантом нормы. Также
появляется не только традиционное, биологическое, родительство, но
и социальное. Люди чаще вступают в повторные браки и начинают
воспитывать детей от предыдущих браков, не являясь биологически
родными родителями этому ребенку, но фактически выполняют все
функции заботы, которые связаны с родительством. Важно также то,
что содержание супружеских, партнерских и родительских ролей
перестает быть константой, которую все в обществе разделяют.Энтони
Гидденс в книге Трансформация интимности. Сексуальность, любовь и
эротизм в современных обществах говорит о том, что для общества
постмодерна характерны так называемые чистые отношения [5]. В них
на первый план выходит качество отношений, а не формальный статус,
брачный и родительский. Это требует определенной работы со стороны
каждого партнера, соответственно, родительство начинает также
рассматриваться с точки зрения качества отношений между родителем и
ребенком.Для современного типа семьи характерной особенностью
является то, что содержание супружеских и родительских ролей,
практики заботы и воспитания, стиль взаимоотношений с партнерами
становятся предметом переговоров, их содержание индивидуализируется
и определяется не только конвенциональными моделями, характерными
для определенного класса, общества, периода времени, но и
контекстом индивидуальных биографий мужчин и женщин. И если в
традиционной семье содержание гендерных ролей и принципы их
разделения были четко прописаны и достаточно стабильны, не было
высоких индивидуальных притязаний к качеству отношений, то сейчас
люди сами определяют свои роли в партнерстве. После развода можно
вступать в новые отношения без порицания со стороны общества, а
уровень притязаний к партнеру высок. Все это и делает семью таким
хрупким и неустойчивым институтом в глазах консерваторов.Однако на
самом деле это скорее адаптация и к изменившимся общественным
условиям, и к повышению индивидуальных требований к качеству
партнерских отношений, качеству семейной жизни, качеству
детско-родительских отношений. Вопрос о качестве отношений, а не о
следовании предписанным правилам и нормам становится ключевым для
современной модели семьи.Государство и семьяСодержание гендерных
ролей в целом и в семье исторически регулировалось культурой и
религией. С расцветом общества всеобщего благосостояния во второй
половине XX века в западноевропейских странах основным актором,
определяющим роли и правила взаимодействия между мужчинами и
женщинами в приватной и публичной сфере, становится
государство.Модель социальной политики, характерная для той или
иной страны, определяет нормативные гендерные роли, доминирующий
семейный уклад. Ранее мы уже говорили о скандинавских странах, где
задача достижения гендерного равенства не только в публичной, но и
в приватной сфере декларировалась как цель социальной политики
государства. То есть государство за счет создания определенного
институционального дизайна семейной политики планомерно шло к тому,
чтобы мужчины и женщины в равной степени не только участвовали в
оплачиваемой занятости, но и выполняли родительские функции,
участвовали в практиках заботы о детях.Наиболее ярким примером
институционального принуждения к гендерному равенству в приватной
сфере является такой инструмент семейной политики, как родительский
отпуск. Швеция была первой страной, где в 1974 году был введен
отпуск по уходу за ребенком, который могли взять оба родителя. В
1995 году была введена так называемая отцовская квота 30 дней,
которыми могли воспользоваться только мужчины. В 2002 году эта
квота увеличилась до 60 дней, а затем до 90 (2016). Таким образом,
общая продолжительность родительского отпуска составляет 480 дней и
состоит из квоты для матерей (90), квоты для отцов (90) и
остального периода, который родители могут разделить между собой.
Государство, изменив формальные правила предоставления
родительского отпуска, а также через экономическое стимулирование
(практически равный размер пособия по уходу) смогло изменить
практики заботы о ребенке, сделав их более гендерно
симметричными.Показательным является и советская гендерная
политика. В этом случае советский гендерный порядок называется
этакратическим именно для того, чтобы подчеркнуть ту роль, которая
была у государства как основного актора, которое определенным
образом за счет политики в сфере занятости, образования и семейных
отношений формировало определенную модель советской семьи, образ
советских мужчины и женщины. Эти образы, с одной стороны,
идеологически вписывались в советскую идею, связанную с гендерным
равенством, но, с другой стороны, государство достаточно
прагматически относилось как к мужчинам, так и к женщинам как
трудовому ресурсу. Необходимо было включить в производство женщин,
чтобы решить те задачи, которые перед собой ставило советское
государство в экономике в 19201930-е годы. Также требовалось решить
демографические проблемы, и запрет абортов с 1936 по 1954 год
показывает, что государство рассматривало женщин как
демографический ресурс, на идеологическом уровне утверждая, что
настоящая советская женщина не только работница, но и непременно
мать.Социологи хорошо знают, что всегда существует разрыв между
нормативным уровнем тем, что нам говорит государство, церковь и
другие влиятельные социальные институты, и уровнем повседневных
практик. Люди адаптируют нормативные правила под свои условия,
ценности и задачи, чтобы освоить ресурсы, которые государство им
дает. В советское время между нормативным этакратическим гендерным
контрактом и тем, как выстраивалась повседневная жизнь, тоже был
разрыв, который сохранился и в современной социальной политике
России.В российской повестке существует официальная нормативная
конструкция, вообще мало коррелирующая с реальностью, в которой
существуют семьи. Есть массмедийный пласт репрезентации гендерных
отношений, семьи, родительства, любви. Также есть поп-психология,
которая очень много говорит об отношениях между партнерами,
выстроенных в том числе на идее личного счастья. Все это не
соотносится с посылом государства обязательно рожать всем. Россия
не является гетерогенной страной: есть детоцентристский средний
класс, который вкладывает большие ресурсы в образование своих
детей, есть представители других социально-экономических классов, у
которых могут быть иные представления о родительстве. Эта сложная
картина совершенно не видна государственным институтам, которые
пытаются любыми способами достичь определенных демографических
показателей, связанных с рождаемостью. Также государственная
семейная политика активно пытается не замечать того, что российское
общество уже встроилось во второй демографический переход, для
которого уменьшение числа детей в семье является одним из
характерных показателей.Новые родителиВ 19701980-х годах социологи
заинтересовались материнством, а с 1980-х годов бурно начинают
вестись исследования отцовства. Растущий интерес к этим областям
жизни связан в первую очередь со второй волной феминизма, которая
начинает критиковать парсонианскую модель семьи с жестко
предписанными гендерными ролями.Нельзя не вспомнить классическую
работу Загадка женственности Бетти Фридан. В ней она
проблематизировала эту нормативную женственность, показав то, что
скрывается за фасадом благополучной нуклеарной семьи среднего
класса, каких усилий стоит женщинам следование правильной гендерной
роли. Оказывается, что благополучные домохозяйки платят достаточно
высокую цену, вынужденные отказываться от своей индивидуальности
для того, чтобы соответствовать конвенциональной культурной модели
женственности.Исследовательницы Мишель Баррет и Мэри Макинтош
сформулировали идею тирании материнства [6]. В патриархатной
гендерной идеологии материнство занимает центральное место,
поскольку априорно предполагается, что всем женщинам необходимо
быть матерями. Это объясняется в первую очередь биологической
предзаданностью гендерной роли женщины, наличием у нее особого
материнского инстинкта. И что важно, материнский опыт
рассматривается не только в категориях долженствования, но также и
особого предназначения, счастья, которое доступно исключительно
женщинам. Такое представление о материнстве совершенно не учитывает
то многообразие женских судеб, реального материнского опыта,
который оказывается травматичным, неоднозначным и полифоническим по
своей эмоциональной окрашенности. Однако работа тирании материнства
заключается в том, что императив счастливого материнства,
насаждаемый обществом и культурой, не просто исключает другие
смыслы и практики материнства, а стигматизирует их, делая
несчастными тех женщин, которые ему не могут или не хотят
соответствовать. Потому в повседневном опыте необходимость
приводить себя в соответствие глянцевым фасадам парсонианской семьи
разрушительна для личности.Этот дискурс всячески подкрепляется
разнообразными научными данными, что каждая женщина должна желать
материнства. Кроме того, в 1960-е годы публикуются работы, которые
доказывают, что особая связь между матерью и ребенком необходима
для благополучия ребенка в будущем и не может быть заменена
никакими другими. Так, в 1961 году Джон Боулби публикует доклад, в
котором формулирует теорию привязанности. Он показывает, что для
эмоционального развития ребенка, совершенствования его когнитивных
и физических способностей важна связь с матерью. С одной стороны,
теория привязанности важный гуманистический поворот в педагогике и
представлении о том, как воспитывать ребенка, но также эта идея
часто используется для подкрепления доминирующей конструкции
интенсивного материнства. Оно предполагает, что качество
детско-родительских отношений не обусловлено напрямую биологическим
родством между матерью и ребенком, от матерей требуется полная
отдача при построении особых, близких отношений со своим чадом,
базирующихся на теории привязанности. На практике это означает, что
женщины должны быть постоянно готовы осваивать новые знания о
материнстве, использовать различные техники для формирования этой
привязанности, безусловно признавая интересы ребенка в качестве
приоритета.Плюс этой модели заключается в том, что она становится
более ориентированной на индивидуальные интересы и потребности
ребенка. Однако при этом, помимо эмансипаторного потенциала,
который позволяет женщинам с разным классовым, этническим и
социальным бэкграундом выстроить свой стиль материнства и
родительства в целом, у этой концепции есть и закрепощающий эффект.
Идея интенсивного и вовлеченного материнства сильно невротизирует
современных женщин, потому что они начинают сомневаться в своей
возможности выстроить правильную связь и подчиняют свою жизнь ее
достижению.Если говорить о заботе о маленьком ребенке, мать
становится основным ее поставщиком, и фактически вся жизнь и
интересы матери должны быть сосредоточены и вписаны в обслуживание
интересов ребенка, выполнение заботы о нем. Попытки
перераспределить эти обязанности в логике интенсивного материнства
могут рассматриваться как проявления плохого исполнения своей роли.
Получается, что нагрузка на женщин однозначно возрастает.В начале
1980-х годов выделяется также направление mens studies в рамках
gender studies. Появляются исследования отцовства, исследования
маскулинности, включающие в себя изучение отцовской роли. В них
также присутствует критика нуклеарной модели семьи, в данном случае
уже отцовства.В парсонианской модели нуклеарной семьи
отец-кормилец, мать-домохозяйка роль отца называют absent father,
или отсутствующий отец. Это значит, что мужчина есть в семье, но
поскольку он должен быть сильным кормильцем, то есть быть в первую
очередь успешным на рынке труда, то фактически он не участвует в
повседневной заботе о ребенке, поскольку все его временные и
эмоциональные ресурсы должны быть вложены в победу в карьерной
гонке. Как и в случае с женщинами, вынужденными исполнять роль
счастливой домохозяйки, цена мужской роли оказывается крайне
высока. Она выражается в ранней смертности из-за сильного стресса и
сопутствующих саморазрушительных практик, а также травматичным
опытом выхода с рынка труда и ухода на пенсию. Дело в том, что
ядром мужской гендерной роли в патриархатной гендерной идеологии
выступает профессиональная деятельность, которая редуцировала все
другие сферы самореализации. И поэтому выход на пенсию это не
просто окончание карьеры, а своеобразная социальная смерть для
мужчин, поскольку занятость просто нечем заменить. Также, уйдя на
пенсию, то есть выпав из публичной сферы, мужчины обнаруживали, что
оказались в малознакомом для них месте (в семье), окруженные
людьми, которых по большому счету они не очень-то хорошо и знают:
они не видели первого шага своего ребенка, не отводили его в первый
класс и так далее. Таким образом, отчуждение от интимности, сферы
близких семейных отношений это та цена, которую вынуждены платить
мужчины за соответствие нормативной гендерной роли
кормильца.Современное представление о гендерной роли женщин, даже
нормативной, оказывается более широким, предполагающим несколько
легитимных жизненных сценариев: можно быть только женой и матерью,
можно совмещать работу и материнство, даже можно до определенного
возраста делать выбор в пользу карьеры. Нормативное представление о
том, что женщина может делать в жизни, включает разные варианты. В
то же время представление о гендерной роли мужчин по-прежнему
остается маловариативным: это в первую очередь успешный или сильный
кормилец.Но на самом деле в постсоветский период уже выросло и
сформировалось поколение молодых мужчин, которые понимают, что
отцовство важная часть жизни. При этом, по статистике, правом на
отпуск по уходу за ребенком пользуются менее 10% отцов в
Скандинавии этот показатель составляет около 80%.Разумеется, такая
статистика не потому, что российские мужчины менее чадолюбивы, чем,
например, шведские. Статистические данные просто отражают ту
степень реальной недружественности семье проводимой государством
политики. Сегодня молодые родители, принимая решение о том, кто из
них воспользуется имеющимся у них правом на отпуск по уходу за
ребенком, поступают рационально, руководствуясь экономической
логикой. Поскольку для российского рынка труда характерным является
высокий разрыв в заработной плате мужчин и женщин, где у мужчин
зарплата, как правило, выше, а размер родительских пособий
достаточно низкий, то молодые родители, понимая, что семья и так в
связи с рождением ребенка столкнется с дополнительными
экономическими нагрузками, делают выбор в пользу минимизации
рисков. То есть отпуск по уходу за ребенком будет оформлен
матерью.Шведские семьи не так теряют в деньгах, а отпуск можно
взять частями до 8 лет ребенка, и в итоге эта опция становится
востребованной. Мужчина понимает, что может планировать карьеру и
подстраховать свою жену.Именно поэтому в России отсутствуют
институционально подкрепленные инструментами социальной политики
условия для более широкого распространения практик равного
родительства. Дизайн современной российской семейной политики
способствует воспроизводству гендерного неравенства, консервируя
гендерную асимметрию в сфере родительства. При этом в обществе есть
вполне оформленный запрос как со стороны мужчин, так и со стороны
женщин на более ответственное отцовство и равное родительство.
Однако без институциональных поддержек культурная модель
ответственного родительства не может превратиться в социальную
норму, подкрепляемую массовыми реальными практиками.
