История развития человека дело сложное, и ее изучают с разных
сторон. Чаще всего рассматривается исторический или общий
эволюционный контекст, но есть исследователи, которые смотрят уже и
глубже. Они изучают отдельные популяции, их генетические корни, и
для этого, как ни странно, вынуждены путешествовать по всему
земному шару. Почему? Об этом ПостНаука поговорила с доктором
биологических наук, профессором, заведующим лабораторией
эволюционной геномики Института молекулярной биологии Национальной
академии наук Армении Левоном Епископосяном. Почему в юности вы
выбрали именно физическую антропологию? Необычное направление. Не
скажу, что я сразу выбрал физическую антропологию мне просто очень
нравились науки о человеке. Я поступал в Московский университет в
1969 году, на отделение классической биологии. Тогда их и было
всего два: отделение классической биологии и отделение
молекулярно-биохимической биологии. И на молекулярную биохимию меня
не очень тянуло.Так вот, на классической биологии было две кафедры,
которые более или менее подходили под мои юношеские интересы:
кафедра антропологии и кафедра генетики. Я выбрал первую. В
программе было много разнообразных предметов, но, главное,
антропология это наука о человеке. Я не хотел заниматься ни
червями, ни растениями, ни животными. Меня интересовали люди. Как
вышло, что после университета вы связали жизнь именно с наукой, а
не ушли в другие области? Не думаю, что люди четко могут ответить
на этот вопрос. Когда человек выбирает научную дорогу, это делается
и осознанно, и подспудно.Учась в хорошем университете, ты видишь,
какие интересные лекции тебе читают преподаватели, что уже наводит
на мысль: почему бы мне тоже не стать таким же? А еще бывает, что
тебе читают спецкурсы, содержания которых нет ни в каких книгах и
учебниках. То есть по некоторым дисциплинам учебников просто не
существовало. Поэтому я думаю, что и сама личность преподавателя
тоже наталкивала на такой выбор. Тем более, в те годы в
университете преподавали выдающиеся педагоги. А есть ли
какой-нибудь конкретный человек, который вдохновил вас заниматься
наукой? Конечно, есть какие-то книжные варианты, с которыми я
сталкивался еще в школьные годы, читал. Я до сих пор люблю
биографии выдающихся ученых, особенно их мемуары, в которых они
рассказывают про не очень формальную сторону своей жизни. Кстати,
недавно я читал Ричарда Фейнмана и подумал, что было бы здорово
прочесть это в более ранние годы. Но в советское время такие авторы
не переводились, не было доступа к этим книгам.Но на меня повлияли
мои преподаватели. Например, Юрий Григорьевич Рычков преподавал нам
этническую антропологию и генетику популяций, и это впервые после
того, как в 1948 году прошла сессия ВАСХНИЛ1. Молодое поколение не
знает, но после этого события около 15 лет генетики в СССР как
таковой не было. Так что Юрий Григорьевич Рычков открыл для нас
совершенно новую страницу в биологии.Мы видели и старшее поколение,
которое получило образование еще в царское время. То есть когда ты
видишь не только написанное на бумаге, но и слышишь вживую Я думаю,
что это и влияет на выбор профессии. Расскажите, как вы выбрали
сферу научных интересов. Область, которую ты выбираешь, зависит
также и от возможностей, которые есть в том или ином направлении, в
том или ином городе или стране. Например, в советское время мы не
имели возможности выезжать за границу. Если немногим это и
удавалось, то на очень короткое время. Лишь один из сотни был на
стажировке в Соединенных Штатах, в Англии и так далее.А у нас
центры с высоким уровнем науки были в Москве, в тогдашнем
Ленинграде, возможно, в Киеве, и можно вспомнить только что
сформировавшийся Новосибирск. По географическим окраинам Советского
Союза условия были не те. Я занимался возрастной эндокринологией в
приложении к человеку, будучи аспирантом кафедры антропологии МГУ.
Продолжить исследования в этом направлении после моего возвращения
в Армению было невозможно.Поэтому я занялся генетико-математической
областью: то есть надо было собирать соответствующий материал без
использования дорогостоящих реактивов и оборудования, строить
математические модели, так как не было возможностей для
лабораторной работы. Этим и был продиктован выбор моей докторской
диссертации и других проектов, которые выполнялись в 1980-е годы.
Конечно, сегодня выбор шире. В 1990-е годы, после развала
Советского Союза, ситуация была еще хуже. Все искали способы
продолжить научную карьеру, но был большой слом. Единственным
способом выживания в науке стал поиск возможностей на Западе.И
где-то уже в середине 1990-х годов у меня установились связи с
генетиками из Великобритани. С этого момента в Армении начало
развиваться направление молекулярной антропологии, поскольку нам
стали доступны лаборатории зарубежных коллег. Мы наладили контакт и
с другими странами: США, Данией, Эстонией, Ливаном. Ливан имеет два
прекрасных американских университета с современным лабораторным
оборудованием.То есть наша работа дорогая и технологичная, это не
история, где ты можешь продолжать работать с архивами несмотря на
внешние факторы. И только с середины 2000-х я вернулся в свою
альма-матер. Не в сам университет, а к его выпускникам, к
совместной работе с ними. Поэтому иногда наш выбор диктуется
условиями. А как выглядит ваша научная деятельность сейчас? Чем вы
занимаетесь? Я руковожу лабораторией эволюционной геномики. Мы
изучаем различные явления в процессе эволюции. Постараюсь объяснить
это на пальцах.Одна область это молекулярная антропология. Мы
восстанавливаем генетическую историю нашей популяции, то есть армян
и других этнических групп, проживающих в Армении. Вторая часть
связана с зооархеологией и с зооботаникой. В целом мы пытаемся
реконструировать биоразнообразие нашего региона, используя
современные методы анализа древней ДНК и палеопротеомики. Для этого
проводим раскопки для получения биологического материала, благодаря
чему удается установить таксономичскую принадлежность давно умерших
животных и растений и проследить эволюцию флоры и фауны региона на
протяжении многих тысячелетий. А как вы собираете нужные материалы?
Для работ в области молекулярной антропологии нужны образцы
человеческой ДНК. При исследовании современных популяций
генетический материал собирается в виде образцов крови, слюны или
соскоба с внутренней поверхности щеки. Из собранных образцов мы
выделяем ДНК для последующего секвенирования и, затем,
популяционно-генетического анализа.Но отбор материала проводится не
у каждого встречного. Мы собираем образцы ДНК у тех этнических
армян или представителей других народов, у которых все предки и по
материнской, и по отцовской линии происходят из одного и того же
географического региона. Представьте себе, какие ограничения. У вас
обе бабушки и оба дедушки из одного региона? Нет. То же самое у
моей дочери и у жены. Но у меня оказалось так, что и материнская
сторона, и отцовская сторона из одного географического региона
исторической Армении. Сегодня от этой территории в рамках
современной Армении осталась лишь 1/10 часть. Понятно, что после
многочисленных войн и особенно после геноцида в начале XX века
армяне оказались разбросаны по всему миру.Так вот, чтобы собрать
материал по армянам из всех областей исторической Армении, мне и
моим коллегам приходится ездить в разные страны. Это хорошо и
интересно, но тем не менее. Это Америка, где большая армянская
диаспора, Франция, Ближний Восток, Россия. Так мы и собираем
материал для молекулярной антропологии, для генетических
исследований армянской популяции. И дальше уже чисто научная,
аналитическая работа.Анализ последовательности ДНК это очень
творческий, интеллектуальный процесс с использованием
биоинформатики, статистики, географии, истории и даже лингвистики.
Одним словом, это такая синтетическая наука, в которой ты обязан
знать не только свою узкую область, но и более широкий спектр
естественных и гуманитарных дисциплин. Этим она и интересна. Может
быть, она в свое время меня и привлекла этим. То есть
междисциплинарный подход очень большую роль играет? Он играет,
можно сказать, осевую, то есть главную роль. Невозможно быть только
генетиком или антропологом. Или только биоинформатиком. Сегодня все
наши проекты выполняются в тесном содружестве со специалистами из
различных областей. Это археологи, историки, этнографы, географы и
даже лингвисты, поскольку разделение на территориальные группы
проводится в том числе и на основе диалектов, на которых говорят в
наблюдаемых популяциях. Какую пользу будут иметь исследования в
вашей области? Все популяции обладают специфической генетической
структурой, и детальное знание особенностей генофондов различных
народов помогает решать не только историко-антропологические, но
медицинские задачи. Сегодня медицина постепенно, но устойчиво и
целенаправленно переходит к индивидуализированному подходу в
диагностике и лечении как обычных, так и редко встречающихся
заболеваний. Можно сказать, что успехи в молекулярной генетике
позволяют на практике претворить в жизнь древний лозунг: лечить не
болезнь, а человека. А для этого следует знать генетические
особенности той популяции, в которой вы находитесь. К тому же, если
эта популяция достаточно однородная этнически и имеет глубокие
исторические корни, в генофонде такой группы всегда регистрируется
определенный набор специфических мутаций, отсутствующий в других
популяциях. Это большое подспорье для диагностики и лечения
генетических заболеваний и сейчас, и в будущем. А много ли в вашей
области молодых ученых, исследователей, которые решают заниматься
антропологией? Дело в том, что антропологов в Советском Союзе
готовили очень мало. Физических антропологов обучала только одна
кафедра в Московском университете. Все остальные приходили в
антропологию через другие специальности.Сегодня в Москве пока эта
кафедра существует, у них есть студенты, выпускники, аспиранты. А в
Армении этого нет, здесь нас только двое со специальным
антропологическим образованием. Поколение помоложе они,
естественно, не заканчивали эту кафедру и потому входят в
антропологию разными путями. В нее может прийти физик или химик,
если он или она интересуется антропологическими проблемами. Но в
основном у нас это археологи и биологи. И к сожалению, таких
желающих очень мало. А какие есть мировые научные центры, передовые
по физической антропологии? Смотря чем занимаются. Если
эволюционной антропологией, то есть происхождением человека, то
один из наиболее важных центров находится в Лондоне, в Музее
естественной истории. Такие музеи (Natural History Museum) во всех
западноевропейских странах, США, Канаде и Австралии являются также
центрами физической антропологии. Мне посчастливилось работать бок
о бок на протяжении нескольких лет с коллегами из музеев
естественной истории Лондона, Парижа, Мадрида это было на
палеонтологических раскопках в Армении. В Москве и Петербурге есть
известные во всем мире школы физических антропологов, имеющие
богатую и давнюю историю.Другой замечательный научный центр
расположен в Йене это Институт геоантропологии. Там в эти дни как
раз находится моя сотрудница, которая исследует наши раскопанные
материалы. С сотрудниками этого института мы в течение последних
нескольких лет проводим совместные палеонтологические раскопки в
Армении.Если говорить про молекулярную антропологию, то эти центры
сегодня расположены в Англии, США, Германии, Франции, Дании,
Ирландии (моя аспирантка сегодня работает постдоком в Дублинском
университете), Испании, Италии и Эстонии. Среди них особое место
занимает находящийся в Лейпциге Институт эволюционной антропологии
общества Макса Планка, где долгие годы работает Сванте Паабо, в
прошлом году получивший Нобелевскую премию по физиологии точнее, за
выдающиеся достижения в области молекулярной антропологии. Важно
отметить, что его исследования денисовского человека проводились с
активным участием российских археологов, антропологов и генетиков.
И здесь мы возвращаемся к тому, что без сотрудничества с мировыми
центрами в различных областях науки сегодня невозможно поддерживать
более или менее высокий уровень научных исследований.Вместе с тем я
не думаю, что концентрация высокопрофессиональных специалистов и
современного оборудования лишь в ограниченном числе стран
сохранится и в будущем. Речь в данном случае идет об исследованиях
не только в области генетической антропологии, но и в более широкой
сфере молекулярной биологии: революционный прорыв в технологии
секвенирования, доступность необходимого для этого оборудования,
резкое снижение себестоимости генетического анализа, потребности
здравоохранения и сельского хозяйства уже в скором будущем приведут
к более равномерному распределению человеческих и технических
ресурсов в глобальном масштабе. Сегодня центры геномных
исследований появляются во многих странах мира, включая и отнюдь не
богатые государства Африки. Антимонопольная политика должна быть не
только в экономике, но и в науке. Хотя Наука уже давно стала
важнейшей частью экономики. Кстати, есть ли какая-то разница между
подходами к генетике в странах постсоветских и западных? Генетика
настолько математизированная наука, что влияние каких-то
идеологических факторов сведено к минимуму. Ген остается геном и
для англичанина, и для россиянина, и для армянина. И методы его
исследования одни и те же.Хотя до сих пор сохранились разногласия
относительно нескольких терминов. Например, если американцам не
нравится слово раса, которое широко используется в русскоязычной
терминологии, то мне не нравится слово Hispanos, поскольку мои
испанские друзья и коллеги считают его уничижительным, особенно при
заполнении анкет при въезде в Соединенные Штаты. Но в молекулярном,
генетическом, методологическом плане разницы нет и не может быть. А
как вы считаете, эта идеологическая корректировка в науке замедляет
прогресс, препятствует чему-то? В каком-то смысле замедляет, ведь
если я при выступлении на зарубежной конференции, скажем, не совсем
удачно выразился дальнейшее обсуждение может сконцентрироваться
именно на этом термине, который сам по себе, конечно, не играет
никакой роли в объективном исследовании. Но любые разногласия,
которые носят чисто идеологический или терминологический характер,
конечно, мешают. Во всяком случае, они не способствуют эффективному
и согласованному сотрудничеству. Я думаю, что это важно.
Исследования в области генетики часто вызывают этические и
социальные вопросы и конфликты. Сталкивались ли вы в своей работе с
такими кейсами? Естественно. Тот, кто дает согласие на
использование своих генетических данных, может оказаться в уязвимой
ситуации. Представьте себе человека с генетическим заболеванием,
которое может проявиться в 40 или в 50 лет. В связи с этим у него
могут появиться проблемы с работодателем, если последнему доступна
эта приватная информация. Возможны также проблемы с медицинской
страховкой страховые компании, как известно, стараются получать
больше и тратить меньше.Поэтому многие страны устанавливают
специальные нормы регулирования и принимают законы, которые
охраняют право человека на приватность его генетических данных.
Чтобы информация, которая относится к его здоровью сегодня и в
будущем, не становилась достоянием общественности и не
использовались ему во зло. Набирающие популярность, точнее, уже
популярные генетические тесты это профанация или в них есть хоть
какая-то доля правды? Именно с этим я и мои коллеги стараемся
бороться. Данный бизнес начался около 15 лет назад и сегодня стал
очень модным и востребованным. Многие мои знакомые за рубежом в
качестве подарка на день рождения дарят друг другу ваучер, который
позволяет направить соскоб на генетический анализ и получить очень
красиво оформленный сертификат. Или, скажем, получить красивые
рисунки с описанием твоей генетической родословной и прочее.Был
курьезный случай. В одной из западноевропейских стран человек
отправил свою слюну, слюну своей собаки и своего кота. И получил
три совершенно определенных ответа: все три образца были распознаны
как ДНК человека.Еще пример. Один из моих зарубежных знакомых решил
получить армянское гражданство. Жена у него армянка, а он нет. И до
того, как подать на гражданство, он послал свои данные в одну из
коммерческих генетических компаний. Так вот, они ему сказали, что в
его ДНК обнаружены генетические следы армянских царей.Как
специалист в этой области я твердо знаю, что ни у кого пока нет
образцов ДНК армянских царей. Нет ни их сегодняшних отпрысков, ни
тем более древней ДНК, поскольку царские гробницы не обнаружены.
Мой знакомый в конце концов желаемое гражданство получил, но не
потому, что у него генетическое родство или сходство с армянскими
царями. Конечно же, нет.А в целом это высокотехнологический бизнес
с высоким процентом прибыли. Но серьезной научной базы в
интерпретации результатов генетического анализа там нет и быть не
может. Поверьте мне. Мы верим. Скажите, а сложно ли сегодня
поддерживать связь с коллегами независимо от места их жительства?
Любые политические и экономические потрясения, конечно, мешают.
Возникает напряженность. У меня есть коллеги во многих бывших
республиках Советского Союза. Но сотрудничать с ними сложно, но не
из-за наших психологических или политических разногласий и
различий. Все упирается в прозаические причины: нехватка
финансирования для взаимных поездок, покупки реактивов и
оборудования, проблемы с логистикой генетических образцов. Есть и
законодательные ограничения. Например, в Армению и в Россию нельзя
ввозить-вывозить биологические жидкости, и это значительно
ослабляет интенсивность наших контактов. Поэтому мы делали работу в
европейских странах или просто ввозили эти образцы в Россию в
карманах или чемоданах, то есть нарушали действующее
законодательство. Я говорю об этом свободно, поскольку это делали
все, исключений не было.Политики называют эти ограничения мерами
предосторожности на пути создания этнически направленного
генетического оружия. Но если кому-то захочется, скажем, изготовить
биологическую бомбу только против армян, тот с легкостью может
собрать генетические данные в Америке или Франции, где большие по
численности армянские диаспоральные общины. Они же обращаются в
медицинские учреждения и оставляют там свои образцы крови. Так что
домыслы дилетантов о возможности создания генетического оружия
против отдельного народа являются чистейшей воды чепухой.Политикам
и любителям поговорить о страшных заговорах ученых следует
прислушиваться к мнению специалистов. Для покраски стен все-таки
приглашают маляра, а не гуманитария. А стращать про генетику
почему-то позволительно политикам, но не генетикам. Однако в этом
есть такая большая разница или две больших разницы, как говорят в
Одессе.
