Лингвисты часто выводят поверхностные формы слов из глубинных
представлений некоторых условных записей составных частей слова, к
которым применяются те или иные правила. Этим занимается
генеративная фонология фонология на основе правил, являющаяся одним
из направлений формальной лингвистики. В рамках курса Фонология
лингвист Александр Пиперски рассказывает, что такое маркированность
звуков и их сочетаний и как стремление к естественности порождает
сложные фонологические правила.Сочетания звуковых единицФорма
прошедшего времени глаголов в русском языке образуется путем
добавления к неопределенной форме суффикса л. Когда мы берем корень
рост глагола расти и присоединяем к нему суффикс л, то получаем
глубинное ростл, из которого выводится поверхностное рос при помощи
правила удаления согласных. Проблема в том, что эти правила
произвольны. Мы их формулируем, глядя на тот материал, который
лежит перед нами, и не очень понятно, где нам остановиться, каков
уровень абстрактности и какие правила вообще допустимы. Честный
ответ состоит в том, что допустимы в этой ситуации любые правила,
какие только придумал лингвист: из глубинной формы ростл удаляем т
перед л (мету мел) и л после с (несу нес, но не несл).Но возникает
ощущение, что эти правила искусственны и придуманные специально для
конкретного случая. Это ощущение сложно прогнать, потому что,
действительно, механизмы, которые использует генеративная фонология
на основе правил, позволяют сконструировать любое правило. Мы можем
сказать, например, что в конце слова звонкие согласные оглушаются,
а можем сказать, что в конце слова звук [r] переходит в [b]. Почему
бы и нет? И если у нас будет, например, слово дар дара, то,
применив это правило, получим даб дара. Генеративная фонология
допускает, что подобные правила могут быть сформулированы. И это
плохо, поскольку ничто не ограничивает нас как исследователей и мы
не приближаемся к пониманию того, какие же правила возможны, а
какие не существуют в реальных языках.Эта проблема на самом деле
нуждается в решении, которое выглядит примерно следующим образом.
Мы понимаем, что оглушение согласных в конце слова это почему-то
нормальное правило, а правило перехода [r] в [b] в конце слова
странное. Если спросить у неспециалиста, почему мы оглушаем
согласные в конце слова и произносим [a] вместо [o] в безударном
слоге [галава], а не [голова], то он ответит: Потому что так проще.
На этом месте у лингвиста приливает кровь к голове: что значит
проще и почему это проще? Если бы вы были носителем не русского, а
французского языка, то вы бы ничего не оглушали в конце слова. Если
бы вы были носителем итальянского языка, вы бы прекрасно
произносили [o] в безударном слоге. Но вообще идея того, что
существует какое-то проще, на самом деле вовсе не бессмысленная,
потому что часто разные внешние правила в разных языках приводят к
схожим эффектам, которые можно считать в каком-то смысле простотой
и естественностью произношения.Применяя два правила, мы, упрощая
ростл, произносим рос. В древнегреческом языке есть слово (дракон,
[drakn]), в родительном падеже , которое имеет основу и окончание .
В именительном падеже мы видим только . Почему? Происходит примерно
то же самое, что в русском языке: есть форма именительного падежа,
берется основа , добавляется окончание именительного падежа
получается глубинная форма . При переходе к поверхностному уровню и
теряются, остается только один согласный. Древнегреческие слова
вообще могут заканчиваться только на один согласный, и тот бывает
обычно либо [n], либо [r], либо [s] здесь остается [n]. Получается
чередование в основе: .Рассмотрим какое-нибудь заимствование из
итальянского языка, например слово фильм. Никто из тех, кто говорит
по-итальянски, не произносит его так, как мы. В нормальном случае
итальянец произносит фильм с явным гласным призвуком после
конечного согласного. Это слышно, когда итальянцы говорят на
иностранных языках: они всегда имеют трудности с тем, чтобы
произносить согласные в конце слова. В итальянском языке тоже не
все хорошо с сочетанием согласных на конце слова, как и в греческом
и русском. То есть языки к этому относятся с некоторым недоверием и
избавляются от подобного сочетания разными способами: какие-то
согласные можно убрать либо добавить в конце слова гласный звук.
Собственно, в итальянском гласный добавляется даже после одиночного
согласного на конце слова, получается гласный призвук.Бывает и
противоположная ситуация: например, немецкое слово Herbst (осень)
содержит четыре согласных в конце слога. Тем не менее обычно языки
стремятся к тому, чтобы подобных сочетаний согласных все-таки не
было. Существует много правил, внешне разных, но направленных на
достижение этого эффекта. Предельный случай языки, в которых
запрещены слоги, заканчивающиеся на согласные. Это, например,
гавайский, где никакой слог не может заканчиваться на согласный
звук, только на гласный: wahine (женщина) наше слово женщина или
французское femme в гавайском было бы невозможно.Таким образом,
языки любят открытые слоги слоги, заканчивающиеся на гласные, и
стремятся довести слог до состояния, чтобы в конце него был в
крайнем случае один согласный, а лучше просто гласный. Кроме того,
языки любят слоги, которые начинаются на согласные, а не на
гласные. В начале немецкого слова Apfel (яблоко) произносится звук
вроде [] гортанная смычка, которая является согласным (мы его
произносим в русском слове не-а) и благодаря которой слово не
начинается на гласный [a]. Подобный эффект наблюдается в разных
языках и в разные периоды их существования. Например, яблоко это
исторически то же самое слово, к которому добавился [], чтобы оно
не начиналось с гласного звука, как и в слове ягненок (ср. с
церковнославянским заимствованием агнец).Если скомбинировать две
эти идеи, получится, что естественный вид слога это, например,
согласный + гласный, который встречается в языках даже с самыми
жесткими ограничениями на структуру слога. Не бывает языков,
которые бы требовали, чтобы слоги состояли из трех согласных в
начале, гласного и еще четырех согласных.Также языки любят
сочетание одинаковых по глухости или звонкости согласных и пытаются
бороться с остальными случаями при помощи разнонаправленных правил.
В английском языке у слова cats (кошки) во множественном числе
будет окончание [s], а у pigs (поросята) [z]. Почему они не могут
быть одинаковыми? Потому что иначе получится сложно произносимое
сочетание: либо [ktz] и [pigz], либо [kts] и [pigs]. Английский
язык решает эту проблему в пользу сохранения вида основы, а
окончание под нее подстраивается. В русском языке, наоборот, то,
что слева, подстраивается под то, что справа: гра[п`]те [б`] под
влиянием последующего глухого согласного превращается в
[п`].Маркированность звуковЭти идеи были обобщены в фонологии еще в
первой половине XX века термином маркированность. Есть
немаркированные звуки или их сочетания обыденные, частотные,
нейтральные (например, сочетания одинаковых по глухости или
звонкости согласных), а есть особые, которые встречаются реже, в
некоторых специальных контекстах (скажем, сочетание глухих и
звонких согласных). Можно сказать, что глухие согласные не
маркированы в русском языке, а звонкие согласные маркированы,
потому что глухие согласные встречаются где угодно в русском слове:
перед гласным (там), и перед другим согласным (контракт), и в конце
слова (рот). А звонкие согласные встречаются только в позициях не в
конце слова: порода паро[т] (родительный падеж множественного
числа).Маркированность звуков и их сочетаний указывает, что
естественно, а что неестественно для языка, и самый простой способ
понять, что маркировано, а что нет, посмотреть на частотность: то,
что встречается в языках мира редко, маркировано и наоборот. Запрет
на звонкие согласные в конце слова встречается достаточно часто, а
с тем, чтобы глухие согласные не допускались в конце слова, мы,
скорее всего, не столкнемся. Значит, глухие согласные
немаркированные, а звонкие маркированные. Сочетания разных по
глухости или звонкости согласных тоже оказываются маркированными,
потому что есть языки, которые их запрещают.Из проявлений
естественности в языке произрастают чередования, когда людям,
например, становится удобнее произносить то или иное слово так,
чтобы произношение соответствовало устройству нашего звукового
аппарата: не горо[д], а горо[т] происходит оглушение, а также
возникает чередование, когда мы произносим горо[т] с глухим
согласным, но горо[д]а со звонким. Это чередование для следующих
поколений является уже не вопросом естественности или
неестественности, а касается фонологических правил.В принципе любой
из нас усваивает чередование по глухости или звонкости на конце
слова не потому, что глухой звук в этой позиции произносить удобнее
и естественнее, чем звонкий, мы усваиваем это потому, что с детства
слышим чередование и вынуждены его выучить. Это интересно: за то,
что нашим предкам в какой-то момент стало удобнее что-то
определенным образом произносить в какой-то части формы слова, мы
теперь вынуждены расплачиваться чередованиями, которые сильно
осложняют освоение языка не только иностранцами, но и носителями
языка в детстве. Так проявляется стремление к естественности в
фонологии: на каком-то этапе это естественность, а дальше она
перерастает в странные и сложные фонологические правила.
