Идея рассматривать архитектуру как знаковую систему возникла из
трех источников: из самой архитектурной теории, антропологических
исследований традиционных культур и семиологии. Антропологическая и
семиотическая логики концептуализации близки, но каждая из них
по-своему интерпретирует архитектурный объект. О том, как здание
становится слепком коллективных представлений и социальной
структуры одновременно, рассказывает социолог Виктор
Вахштайн.Устройство кабильского домаСередина 1950-х годов, грядет
война за независимость в Алжире, ситуация во Франции неспокойная.
Молодой французский философ, недавно защитивший диссертацию по
Лейбницу и устроившийся преподавателем, отказался служить в армии,
и его направляют на альтернативную воинскую службу в Версаль.
Впрочем, очень быстро у него обнаруживают запрещенный цензурой
журнал. В качестве наказания молодого французского философа
отсылают в Алжир служить рядовым. Вначале он устраивается на склад,
стараясь держаться подальше от зоны военных действий. Некоторое
время спустя отмечают его редакторский талант, и в 1958 году, когда
его воинская служба заканчивается, он решает переквалифицироваться
в этнолога и остаться в Алжире еще на два года, чтобы собрать
полевой материал.Этого молодого философа зовут Пьер Бурдьё. Он едет
в регион Кабилии один из наиболее напряженных центров арабского
национализма того времени. Бурдьё берет большое количество интервью
с местными и фотографирует их дома. Так появляется одно из самых
интересных исследований по символической, или структурной,
антропологии жилища исследование кабильского дома, которое сейчас
входит в анналы в большей степени социологии, чем антропологии.Как
устроен кабильский дом? Представьте себе помещение, главная дверь
которого всегда обращена на восток. Вы входите туда и видите, что
помещение поделено на две неравные части треть и две трети его
длины. Треть отведена под пространство для скота, которое находится
уровнем ниже, чем основная часть. Над ним чердак, где хранится корм
и ночуют женщины и дети. В жилой части, у стены напротив входа,
стоит ткацкий станок (это место так и называется стена ткацкого
станка), и там же расположен выход в огород. У противоположной от
хлева стены, справа от входа, находится пространство очага (kanun),
и вокруг него расставлены все предметы, которые сделаны с
использованием огня, кувшины и посуда, а на самой стене висит,
например, ружье хозяина. Когда приходит гость, его всегда сажают к
светлой стене стене ткацкого станка или возле очага. Это связано с
понятием честь, и если гостя посадили возле темной стены, у входа,
то это знак наивысшего неуважения.
Символическое структурирование пространстваБурдьё начинает
анализировать, как устроены те символические оппозиции, которые
структурируют пространство кабильского дома. Центральная из них
оппозиция мужского и женского, и легко догадаться, где хозяева дома
занимаются сексом. Также это оппозиция высокого и низкого: жилое
пространство находится выше, чем пространство для животных, и огонь
как символический центр оказывается тоже прямо противоположным
хлеву.Кроме того, очень важна оппозиция светлого и темного, сухого
и влажного. Когда восходит солнце, свет падает на западную стену
помещения, и получается, что западная стена дома это внутренний
восток, а восточная стена темная и влажная это внутренний запад.
Так Бурдьё обнаруживает феномен символической инверсии: каждая
стена ассоциируется с определенным временем года, но не с точки
зрения его внешней ориентации, а с точки зрения его внутренней
логики. Если западная стена это внутренний восток, который
ассоциируется с весной, то восточная стена это внутренний запад,
который ассоциируется с осенью. Северная стена, где находится
огонь, это внутренний юг, а значит, лето. Южная стена, где
находится хлев, это внутренний север и, соответственно, зима.Это
жесткое символическое структурирование архитектурного пространства
(а мы можем говорить об архитектуре именно в тех терминах, в
которых о них говорят антропологи-структуралисты) предполагает
поиск такого рода взаимосвязей между символическими оппозициями,
которые организуют как физическое пространство, так и расположение
материальных объектов и регулируют наши повседневные действия в
этом пространстве. Например, хозяин дома может максимизировать
магическую прибыль, потому что он входит и выходит с правой ноги.
Символическая инверсия, то есть переворачивание дома внутри, где
запад становится востоком, а восток западом, имеет конкретные
коннотации в системе коллективных представлений кабилов.Такова
логика, которую нам предлагает структуралистская антропология, а
уже понятно, что Бурдьё в этот период находится под сильным
влиянием Леви-Стросса, несмотря на то что в высшей школе больше
читал Гуссерля и находился под влиянием Сартра. Несомненно,
Леви-Стросс оказывается его кумиром, и все это исследование это по
большому счету исследование экспликации, выявление символических
оппозиций и их связей друг с другом в организации пространства
дома. Есть оппозиции центральные (мужское женское, верх низ), есть
оппозиции вспомогательные (зеленое желтое, сухое
влажное).Трансформация символических системНам может показаться,
что антропологическое исследование того, как в архитектурных
объектах материализуются символические системы, применимо только к
истории с кабилами, к антропологии первобытных племен (хотя
антропологи сейчас меня бы обругали за словосочетание первобытные
племена), но нет: например, есть замечательные исследования Сергея
Юрьевича Неклюдова, который на протяжении многих лет изучает в том
числе трансформации монгольских символических систем. Он
показывает, как происходит трансформация изофункциональных
объектов. Например, он говорит, что конь это очень символически
нагруженный объект в монгольской культуре, и, когда коней начинают
вытеснять автомобили, на последние переносится та же самая логика
обращения. Если мы обратим внимание на цвета, в которые покрашены
парковки в Монголии, то это белый и голубой традиционные цвета
монгольской коновязи. И мы можем также обнаружить, что на покрышку
переносятся функции подковы: если раньше на каменные насыпи,
являющиеся ритуальными местами, приносили подковы своих коней, то
сейчас вполне легитимно принести туда покрышку своего
автомобиля.Если сделать следующий шаг и проанализировать, что
происходит с архитектурой монгольской юрты, то мы обнаружим, что ее
традиционная модель обязательно включает в себя круглое окошко
(тооно), расположенное наверху, и шест, на котором юрта держится,
кажется, что это вполне себе функциональный объект. На шест
повязывается ритуальный платок (хадак), который тоже имеет массу
символических коннотаций. И когда свет падает через окошко, хадак
начинает выполнять функцию солнечных часов, поэтому хозяйка всегда
знает, какое сейчас время. Легко догадаться, где будут размещены
большие механические часы в монгольских юртах: конечно, там же, где
и хадак. Свет и время метонимически связаны, а потому прибор для
измерения времени должен висеть там, где находится свет, где
повязан хадак.Начинается урбанизация, и люди, привыкшие к кочевому
образу жизни и архитектуре юрты, переселяются в квартиры, где
теперь надо найти место для ритуального платка и всех тех
символических элементов, которые структурировали пространство юрты.
Место хадаку найдется на люстре, потому что там и источник света, и
источник времени, и это ровно то же место, которое оказывается
изоморфно тооно окошку в крыше.
Символические классификации и коллективные представленияЭта модель
концептуализации очень близка, на первый взгляд, другой модели,
которая предполагает движение от семиотики, где здания это текст, а
архитектура язык, то есть мы можем интерпретировать здание так, как
если бы оно представляло собой набор означающих, и будем долго
искать означаемые, которые в этом здании выражены. Но в
символической логике исследования в логике, идущей от символических
систем, в логике структуралистской антропологии в частности и
культурной антропологии в целом появляется другой мотив, который
предполагает, что первичными являются те символические оппозиции,
которые структурируют наше восприятие пространства и материальных
объектов, а вовсе не те символические значения, которые этим
объектам приписаны.Такого рода модель в социологии да и в
антропологии тоже, поскольку у нас общие классики, возникает
благодаря Альфреду Ховитту, в середине XIX столетия сделавшему
очень много важных исследовательских проектов в Австралии. Он один
из тех, кто смог описать гомологию между социальной структурой
австралийского племени, его системой символических классификаций
тех решеток, благодаря которым каждый член этого племени может
структурировать мир, и тем пространством их сосуществования,
начиная с жилища и заканчивая пространством обитания племени в
целом, в котором эта социальная структура и эти символические
решетки объективируются.Эмиль Дюркгейм и Марсель Моос, опираясь на
наблюдения Ховитта, продолжают эту базовую философскую линию:
трансцедентальное социально, и коллективные представления это то,
что позволяет нам видеть мир определенным образом. Они изоморфны
социальной структуре сообщества, которое эти коллективные
представления разделяет и может благодаря им и символическим
классификациям упорядочить объекты мира.Для первобытного племени не
существует объектов, которые не принадлежали бы никакой
классификации. Все животные, деревья, неодушевленные и одушевленные
физические объекты и люди должны делиться на какие-то понятные
различимые группы. Если вас загрыз ягуар, а ягуар принадлежит
соседней фратрии, то вы знаете, что, скорее всего, кто-то из этой
фратрии сглазил вас и причинил вам таким образом опосредованный
вред.Как культурные символы влияют на дом?Теперь, когда мы смотрим
на пространство дома и на организацию города в целом, мы всегда
можем показать, какие именно символические оппозиции это
пространство сформировали. Поэтому социальные антропологи оказались
верными союзниками семиотиков в борьбе за развеществление зданий,
за доказательство того, что культурные коды, которые структурируют
наше видение мира, это именно то, что надо искать в здании. Когда
мы начинаем анализировать помещение, мы всегда можем сказать, что
за этим стоит либо что это организует.Когда Ролан Барт в 1968 году
провозгласит крестовый поход исследователей знаковых систем на
архитектуру, указав на определенную цель, а именно захватить здание
и город, он также обозначит двух главных врагов. На одном фланге
надо воевать с архитекторами и отобрать у них понятие функции,
доказав, что функция как назначение объекта есть лишь одна из
разновидностей его значения и нет никакой прямой и чистой
функциональности, а это просто одна из семиотических функций. С
этой задачей великолепно справился Умберто Эко. На втором фронте,
говорит Барт, нам будут противостоять экономисты с их идеей
рациональности, которые будут говорить: конечно, для первобытных
племен ваша модель подходит, но в современном мире здание это
товар, и оно строится так, чтобы быть проданным, а потому
символические значения уже не могут выполнять объясняющую функцию
ее выполняет уже экономическая рациональность. По этому фронту
ударили именно антропологи, показав, каким образом символические
классификации и наши коллективные представления то, через что мы
видим мир, пронизывают все, включая на первый взгляд экономически
рациональную логику.Один из примеров такого исследования это работа
Игоря Копытоффа, американского антрополога, который показывает
эволюцию культурных значений хижины в заирском племени суку. Он
исследует, каким образом хижина строится для того, чтобы быть домом
для пары, и каким образом хижина эволюционирует: сначала она
становится гостевым домом, а потом заброшенным зданием. Копытофф
пытается объяснить, как культурные и символические значения
определяют стоимость дома, его статус в качестве товара, как из
уникального объекта он превращается в товар, а затем снова
становится уникальным.Несколько лет назад я работал с учеником
Клиффорда Гирца Аланом Кантроу, который, окончив антропологическое
направление в Гарварде, перешел на сторону экономики и консалтинга,
но тем не менее антропологом остался. Его исследовательский проект
был нацелен на понимание причин кризиса ипотечного кредитования в
США. Модель Кантроу антропологична. Он говорит: мы никогда не
сможем понять, что произошло с нашим рынком жилья, если не примем
во внимание, какую роль играет маленький домик в пригороде для
американской семьи. Это не просто домик, а символ того, что вы
принадлежите к среднему классу, демонстрация вашей экзистенциальной
состоятельности, а не только экономической, и именно поэтому люди
соглашались на любую ипотеку, даже зная, что, возможно, не успеют
до своей смерти отдать этот кредит: символическая ценность дома
была для них выше его экономической стоимости. Все это привело к
надуванию пузыря на рынке, который рано или поздно должен был
лопнуть.Таким образом, исследователи символических систем в
антропологии и исследователи знаковых систем в семиотике образовали
коалиционный фронт за развеществление здания, и социологи оказались
в арьергарде этого наступления.
