Об этой книге говорили как о патологической и даже омерзительной. В
наше время она занимает почетное место в списке великих
классических произведений. Что заставляло современников ужасаться
после прочтения? Рассказывает политолог Илья Локшин.Про Путешествия
Гулливера говорили как о книге патологической и даже омерзительной.
Читатели делали вывод, что она написана сумасшедшим в начале
развития его болезни. Один критик говорил, что эта книга на
поверхности является комедией, но центр ее трагедия, преображенная
посредством стиля и тона в ледяную иронию. И вот эта самая книга
считается нами шедевром детской литературы.Уже само то
обстоятельство, что она рассматривается со столь разных точек
зрения, говорит о том, насколько это текст сложный и многослойный.
Особенно это касается четвертого путешествия Гулливера на далеком
острове, предположительно находящемся близ Мадагаскара, где он
встречает странных существ, так называемых гуигнгнмов и
еху.Гуигнгнмы разумные существа, которые являют собой некоторый
образец морального совершенства или близки к тому. Они
добродетельны и вызывают всяческое восхищение у читателя, ими
пленяется и сам Гулливер. Для них фактически скотом служат так
называемые еху, которые во всех отношениях противоположны
гуигнгнмам: они омерзительны внешне и внутренне, ими управляют
пороки. Но есть один нюанс: гуигнгнмы это разумные лошади, а еху
это человекоподобные существа, которые в конце концов признаются
Гулливером не просто за человекоподобных существ, но и просто за
людей. И вот эта расстановка акцентов сыграла роль в порче
репутации Джонатана Свифта.Однако все может быть несколько сложнее,
чем казаться на первый взгляд. Сообщество гуигнгнмов можно назвать
сообществом утопическим: оно выстроено Свифтом с опорой на
определенную интеллектуальную традицию, которая была хорошо
известна его современникам. Очень условно можно назвать как минимум
три источника, которые влияли на Свифта: образ Спарты, сами
античные философы, прежде всего Платон как автор Государства и
философы-стоики, и Утопия Томаса Мора, на которую Свифт
неоднократно ссылается. Самого Мора он выводит на страницах
Путешествий Гулливера.Особенно важно то, что гуигнгнмы являются
своего рода стоиками, а их сообщество воплощением стоических
принципов. Согласно философам-стоикам, этически верная жизнь это
жизнь в согласии с законами природы: природа пронизана божественным
логосом, который как бы указывает, к чему следует стремиться, а
чего избегать. И вот разумные лошади это стоики, которые
естественным образом живут добродетельной жизнью. К тому же, как
говорит сам Гулливер, страсти и желания гуигнгнмов менее
многочисленны и слабее, чем страсти человека, что тоже помогает
жить добродетельной жизнью. Для Гулливера такая жизнь выглядит
более привлекательно, чем жизнь европейских обществ.При этом важно
отметить, что Гулливер пропускает два обстоятельства, которые могут
насторожить читателя. Во-первых, гуигнгнмы это все-таки лошади,
которые обладают иной природой. С этой точки зрения они вряд ли
могут считаться релевантным ориентиром для человека. В то время как
Гулливер принимает их за абсолютно подходящий пример и начинает им
всячески подражать вплоть до того, что в его речи прорезывается
ржание лошадей. Во-вторых, эта стоическая утопия гуигнгнмов
представляет собой хотя и совершенство, но в определенной степени
несовершенное. Это совершенство потому, что воплощает в
беспримесном, чистом, очень последовательном виде некоторые
стоические принципы. С другой стороны, это некое несовершенство,
потому что жизнь человеческая не может быть исчерпана каким-то
одним лишь принципом, пусть и благородным стоическим. Этическая
жизнь сложнее и многограннее.В этом смысле у читателя часто
возникает восприятие гуигнгнмов как существ очень холодных,
бесчеловечных (и неудивительно, ведь они не люди, а лошади)
существ, которые хотя и являются добродетельными, но все-таки
лишены подлинной теплоты. Они обладают очень специфической
привлекательностью: на них хорошо смотреть со стороны. По своей
привлекательности они уступают, например, другому персонажу
капитану португальского корабля Педро де Мендосу, которого
встречает Гулливер уже после того, как отплывает с острова
гуигнгнмов. Характерно, что наш герой настолько ослеплен своим
обожанием гуигнгнмов, что считает Педро де Мендоса, который во
многом воплощающает в себе христианские добродетели, а не
стоические, просто необычно хорошим еху. Но все равно в нем, в
Гулливере, сохраняется отторжение от него, тем более сохраняется
отторжение от прочих людей, от всего остального человечества. В
результате Гулливер падает в обморок от омерзения, когда его
обнимает его жена. Он стыдится, что завел с ней детей.Таким
образом, мы видим катастрофу, страшный интеллектуальный и моральный
провал: Гулливер воспринимает сообщество гуигнгнмов и их жизнь как
релевантный идеал для человека и сам становится великим
мизантропом. Ледяная ирония проявляется в том, что из любви к
разуму он сходит с ума, из жажды добродетели оказывается охвачен
пороком гордыни и смотрит свысока на остальных, ведь они не
общались с гуингнмами.Если говорить об этом путешествии с более
широкой точки зрения, можно отметить (и об этом сам Свифт писал в
письмах к друзьям), что недостаточно обладать разумом для бытности
разумным существом. Нужно также уметь пользоваться разумом, найти
для него адекватное место в общей архитектуре души. В Путешествиях
Гулливера мы видим, как этот холодный, самодостаточный разум
возводится на пьедестал и человек оказывается охвачен либо пороком
высокомерия и гордыни, либо страстями. То есть человек, живущий в
системе координат, где есть только разум и страсти, оказывается в
своего рода апории безвыходной ситуации.Здесь самое время
вспомнить, что Джонатан Свифт был не только выдающимся писателем,
но и англиканским священником. По этой причине он признавал
ключевую роль нравственной жизни для человека. С этой точки зрения,
опираясь не только на Путешествия Гулливера, но и проповеди Свифта,
можно предположить, что выход из этой апории заключается в том,
чтобы разум властвовал над страстями, но над разумом властвовало
нечто еще выше. Вероятно, для Свифта это христианское откровение,
которого нет в этом мире, вошедшем в новую секулярную эпоху (так
или иначе Гулливер написан с опорой на современные для Свифта
тенденции). Эта работа может осмысливаться как своего рода
приговор, вынесенный Свифтом новой нарождающейся цивилизации
европейского просвещения.
