Совместно сиздательством Альпина нон-фикшн мыпубликуем отрывок
изкниги ученого Стивена ПинкераПросвещение продолжается: В защиту
разума, науки, гуманизма и прогресса, посвященный неравенствув
обществе.Глядя на историю неравенства, проще всего заявить, что оно
является порождением эпохи модерна. Наверняка сначала мы находились
в состоянии естественного равенства, поскольку богатства не было в
принципе, и все имели равные доли от ничего, а затем, когда
возникло богатство, у некоторых его оказалось больше, чем у других.
В таком изложении неравенство изначально находилось на нулевом
уровне и росло по мере накопления капитала. Но это не совсем
верно.Охотники и собиратели на первыи взгляд представляют собои
очень эгалитарное общество, и именно это подтолкнуло Маркса и
Энгельса к идее первобытного коммунизма. Однако этнографы отмечают,
что образ равенства, царящего в таких группах, обманчив. Во-первых,
современные племена охотников и собирателеи, за которыми мы имеем
возможность наблюдать, не живут тои же жизнью, что их древние
предшественники: они вытеснены на маргинальные земли и потому
вынуждены кочевать, что делает невозможным накопление какого-либо
богатства, хотя бы потому, что его не так-то легко носить на себе.
Но оседлые охотники и собиратели, например коренные жители
обильного лососем, ягодами и пушным зверем северо-западного
побережья Севернои Америки, были отнюдь не эгалитаристами. Они
имели потомственную знать, которая владела рабами, копила предметы
роскоши и гордо демонстрировала свое богатство в ходе потлачеи.
Кроме того, хотя кочевые охотники и собиратели деиствительно делят
между собои мясо (поскольку охота это в значительнои мере дело
удачи, и поделиться в день богатои добычи значит обезопасить себя
на тот случаи, когда ее не будет совсем), растительную пищу они
делят куда реже. Собирательство это вопрос усердия; если делить
собранное поровну на всех, кто-то сможет получать свою долю, ничего
при этом не делая21. Любому обществу своиствен определенныи уровень
неравенства, как и осознание его существования22. Недавнее
исследование неравенства в обладании теми формами богатства,
которые доступны охотникам и собирателям (домами, лодками,
добычеи), показало, что они далеки от состояния первобытного
коммунизма: коэффициент Джини в таких обществах составляет 0,33,
что близко к показателю для располагаемого дохода американцев в
2013году23.Что происходит, когда общество начинает производить
богатство в значительном объеме? Рост абсолютного неравенства
(разницы между самыми богатыми и самыми бедными) оказывается почти
что математическои неизбежностью. При отсутствии некоего Управления
по перераспределению дохода, которое раздавало бы всем равные доли,
одни члены общества непременно будь то благодаря удаче, умению или
усердию будут извлекать из новых возможностеи больше преимуществ,
чем другие, и получать непропорциональную выгоду.Рост
относительного неравенства (измеряемого коэффициентом Джини или
долеи от общего дохода, получаемои определенным квантилем) не
неизбежен математически, но тоже весьма вероятен. Согласно
известнои гипотезе экономиста Саимона Кузнеца, по мере того как
страна богатеет, неравенство в неи должно расти, поскольку часть
жителеи оставляет сельское хозяиство и выбирает более
высокооплачиваемые сферы деятельности, тогда как другие остаются в
нищете деревенскои жизни. Однако в конечном итоге прилив поднимает
все лодки. С ростом процента населения, живущего в условиях
современнои экономики, неравенство должно начать снижаться,
описывая траекторию, похожую на перевернутую букву U. Эта
гипотетическая дуга изменения неравенства во времени называется
кривои Кузнеца24.В предыдущеи главе мы видели намеки на кривую
Кузнеца в динамике неравенства среди разных стран. По мере того как
промышленная революция набирала ход, европеиские страны совершали
Великии побег из всеобщеи бедности, оставляя другие государства
позади. Как пишет Дитон, более совершенныи мир это мир, где есть
место различиям; любои побег подразумевает неравенство25. Затем, с
началом глобализации и распространением знании о том, как
накапливается богатство, бедные страны стали сокращать свое
отставание в ходе Великои конвергенции. Признаки снижения
международного неравенства мы видим во взлете ВВП азиатских стран
(рис. 82), в преображении кривои распределения мирового дохода из
улитки сначала в двугорбого верблюда, а потом в одногорбого (рис.
83), в падении доли (рис. 84) и абсолютного числа (рис. 85) людеи,
живущих за чертои краинеи бедности.Чтобы убедиться, что рост этих
показателеи деиствительно свидетельствует о снижении неравенства
что бедные страны становятся богаче быстрее, чем богатые страны
становятся еще богаче, нам нужна единая мера, объединяющая в себе
все факторы, то есть международныи коэффициент Джини, которыи
представляет каждую страну как отдельного члена общества. Рис.
91показывает, что международныи коэффициент Джини вырос с 0,16в
1820году, когда все страны были бедны, до 0,56в 1970-м, когда
некоторые из них разбогатели. Затем, как и предсказывал Кузнец,
кривая вышла на плато, а с 1980-х годов начала снижение26. Однако
международныи коэффициент Джини несколько искажает реальность,
поскольку не проводит различия между повышением качества жизни
миллиарда китаицев и, скажем, четырех миллионов панамцев. На том же
рис. 91представлена кривая изменения международного коэффициента
Джини, пересчитанного экономистом Бранко Милановичем с учетом
численности населения каждои страны, которая более явно
демонстрирует снижение неравенства в его реальном влиянии на
человечество.И все же международныи коэффициент Джини предполагает,
что все китаицы зарабатывают одинаково, что все американцы имеют
среднии по Америке доход и так далее, а значит, занижает уровень
неравенства среди населения мира в целом. Всемирныи коэффициент
Джини, которыи учитывал бы доход каждого человека вне зависимости
от страны его проживания, подсчитать сложнее, поскольку для этого
потребовалось бы привести к общему знаменателю доходы жителеи в
корне различных стран,но на рис. 92мы можем увидеть две его
приблизительные оценки. Графики располагаются на разных уровнях,
поскольку рассчитаны в долларах с учетом паритета покупательнои
способности за разные годы, но в их траекториях тоже можно
разглядеть подобие кривои Кузнеца: после промышленнои революции
всемирное неравенство стабильно росло до 1980-х, а затем начало
снижаться. Кривые международного и всемирного коэффициентов Джини,
вопреки характернои для западных стран озабоченности по поводу
растущего неравенства, говорят об одном: неравенство в мире
снижается. Это, однако, очень косвенное свидетельство прогресса: в
снижении неравенства нам важно то, что оно означает сокращение
бедности.Тот тип неравенства, которыи вызывает столько тревог в
последнее время, характерен для развитых стран вроде США и
Великобритании. Долговременная динамика неравенства в этих странах
показана на рис. 93. До недавнего времени оба эти государства
следовали по кривои Кузнеца. Неравенство росло после промышленнои
революции, а позже начало снижаться, сначала постепенно со второи
половины XIX века, а затем стремительно в середине XX века. Однако
примерно в 1980-х годах оно вдруг устремилось вверх совсем не по
сценарию Кузнеца. Даваите рассмотрим каждыи из этих участков по
отдельности.Подъем и спад неравенства в XIX веке отражает
расширение экономики, о котором писал Кузнец: все больше людеи
постепенно оказывались заняты в городских, требующих специальных
навыков и, соответственно, более высокооплачиваемых профессиях. Но
обвал неравенства в XX веке, которыи также называют Великим
уравниванием, или Великои компрессиеи, имеет более конкретные
причины. Этот обвал наложился на две мировые воины, и это не
простое совпадение: крупные воины обычно выравнивают распределение
доходов27. Воины уничтожают капитал, производящии богатства,
снижают стоимость активов кредиторов посредством инфляции и
вынуждают богатых мириться с высокими налогами, из которых
государство платит жалованье солдатам и работникам военных заводов,
увеличивая тем самым спрос на рабочую силу в других секторах
экономики.Воина это только одна из катастроф, которые способствуют
повышению равенства по логике Игоря и Бориса. Историк Вальтер
Шаидель выделяет четырех всадников уравнивания: воина с массовои
мобилизациеи, трансформационная революция, распад государства и
летальные пандемии*. Эти четыре всадника не только уничтожают
богатство (а при коммунистических революциях и тех, кто им владеет)
они снижают неравенство, еще и убивая большое количество рабочих,
отчего повышается заработок тех, кто выжил. Шаидель приходит к
выводу: Всем нам, кто ратует за большее экономическое равенство,
необходимо помнить о том, что, за редчаишими исключениями, оно
достигалось только путем страдании. Будьте осторожны в своих
желаниях28.Предостережение Шаиделя было верно почти на всем
протяжении человеческои истории. Однако эпоха модерна предложила
более безобидныи способ снижения неравенства. Как мы уже убедились,
рыночная экономика лучшая в масштабах целои страны программа по
борьбе с бедностью. Тем не менее она плохо приспособлена для помощи
тем, кто не способен ничего дать взамен: молодым, пожилым, больным,
невезучим и всем остальным, чьи навыки и труд недостаточно ценятся,
чтобы обеспечить им достоиную жизнь. (Иными словами, рыночная
экономика поднимает средние показатели, но нас также волнуют
дисперсия и диапазон.) По мере того как круг сопереживания в рамках
страны начинает охватывать и бедных (в том числе потому, что люди
хотят иметь страховку на тот случаи, если обеднеют сами), все
большая часть общих ресурсов, то есть бюджетных средств, выделяется
на облегчение участи бедноты. Эти ресурсы должны откуда-то браться.
Их источником может быть налог на прибыль предприятии, или налог с
продаж, или фонд национального благосостояния, но в большинстве
стран они в основном собираются в виде прогрессивного подоходного
налога, которыи подразумевает, что обеспеченные граждане платят по
более высокои ставке, поскольку для них эта потеря не так
чувствительна. В конечном итоге мы имеем перераспределение доходов,
хотя в данном случае это и не совсем точныи термин, ведь цель тут
поднять нижнии уровень, а не снизить верхнии, пускаи на практике он
и вправду снижается.Те, кто порицает современные капиталистические
общества за бездушность по отношению к бедным, скорее всего, не
осознают, как мало тратили на облегчение участи бедноты
докапиталистические государства прошлого. Дело не только в том, что
они располагали меньшими средствами в абсолютных числах; они
тратили меньшую долю своего богатства. Куда меньшую долю: с
Ренессанса и до начала XX века европеиские страны в среднем
выделяли на помощь бедным, образование и прочие социальные нужды
1,5% своего ВВП. Во многих странах во многие периоды денег на это
не выделялось вообще29.Одна из составляющих прогресса, которую
иногда называют революциеи равенства, заключается в том, что
современные общества тратят значительную часть своего богатства на
здравоохранение, образование, пенсии и помощь малоимущим30. Рис.
94показывает, что социальные расходы начали резко расти в середине
XX века (в США с 1930-х годов, после провозглашения Рузвельтом
Нового курса; в других развитых странах с появлением государства
всеобщего благосостояния после Второи мировои). Сеичас медианное
значение социальных расходов западных стран составляет 22% их
ВВП31.Бурныи рост расходов на социальные нужды изменил само
предназначение государства: теперь оно заключалось не только в
ведении воин и охране порядка, но и в заботе о населении32. Это
произошло по нескольким причинам. Социальные расходы ограждают
граждан от соблазнов коммунизма и фашизма. Некоторые преимущества
вроде всеобщего образования и здравоохранения это общественные
блага, от которых выигрывают все, а не только те, кто ими
непосредственно пользуется. Многие программы гарантируют гражданам
защиту от рисков, от которых они не могут или не хотят застраховать
себя сами. Помощь нуждающимся успокаивает совесть современного
человека, которому невыносима мысль о том, что девочка со спичками
замерзнет насмерть, что Жан Вальжан окажется в тюрьме за украденную
для голоднои сестры буханку хлеба или что семья Джоудов похоронит
деда на обочине шоссе 661.
Поскольку нет никакого смысла в том, чтобы все отдавали деньги
правительству, а потом получали их же обратно (за вычетом расходов
на бюрократию), социальное обеспечение призвано помогать тем, у
кого денег меньше, за счет тех, у кого их больше. Этот принцип
называют перераспределением, государством всеобщего благосостояния,
социал-демократиеи или социализмом (что вводит в заблуждение,
поскольку капитализм свободного рынка совместим с любым объемом
социальных расходов). Вне зависимости от того, является ли снижение
неравенства задачеи расходов на социальные нужды, это одно из
последствии их существования, и непрерывныи рост социальных трат с
1930-х до 1970-х годов отчасти объясняет снижение коэффициента
Джини.Социальные расходы служат примером одного из поразительных
своиств прогресса, с которым мы еще столкнемся в следующих
главах33. Хотя я с недоверием отношусь к любым намекам на
историческую неизбежность или вселенские силы, к некоторым
переменам общество как будто в самом деле толкают какие-то
неудержимые тектонические процессы. По мере осуществления таких
перемен всегда находятся группы интересов, которые сопротивляются
им что есть мочи, но это сопротивление оказывается тщетным. Так и с
тратами на социальные нужды. США известны своеи нетерпимостью к
любои политике, которая напоминаетперераспределение. Тем не менее
они выделяют 19% своего ВВП на социальные расходы, и, несмотря на
все усилия консерваторов и либертарианцев, размер этих трат
продолжает расти. Самые недавние примеры тут льготы на рецептурные
лекарства, введенные Джорджем Бушем-младшим, и программа
медицинского страхования Обамакэр, названная по имени введшего ее
следующего президента.На самом деле расходы на социальные нужды в
CША еще выше, чем кажется на первыи взгляд, поскольку многие
американцы вынуждены отчислять деньги на медицинское страхование,
пенсионные пособия и льготы по инвалидности через своих
работодателеи, а не через правительство. Если прибавить эти
собранные в частном порядке отчисления к бюджетнои доле, США
перескакивают с двадцать четвертого на второе место среди тридцати
пяти стран членов Организации экономического сотрудничества и
развития сразу после Франции34.При всех их возражениях против
чрезмерных полномочии правительства и высоких налогов людям
нравятся социальные расходы. В американскои политике социальное
обеспечение называют контактным рельсом метафора, подчеркивающая
смертельную опасность для любого, кто к ним притронется. По
легенде, разгневанныи избиратель как-то раз во время собрания
грозил своему депутату: Пусть твое правительство держит руки
подальше от моего Медикэр (имея в виду государственную программу
медицинского страхования престарелых)35. Как только программа
Обамакэр была утверждена, Республиканская партия сделала своеи
священнои миссиеи упразднить ее, но даже после того, как в 2017году
республиканцу удалось стал президентом, все посягательства на нее
были отбиты негодующими гражданами и напуганными их гневом
законодателями. В Канаде два самых любимых национальных хобби
(после хоккея) жаловаться на местную систему здравоохранения и
хвастаться ею.Развивающиеся страны в наше время скупятся на
социальные расходы, подобно развитым странам век назад. Индонезия,
например, тратит на них 2% от своего ВВП, Индия 2,5%, Китаи 7%. Но
по мере накопления богатств государства становятся более щедрыми
это явление называют законом Вагнера36. В период с 1985до 2012года
Мексика увеличила долю социальных расходов в пять раз, а в Бразилии
она сеичас составляет 16%37. Закон Вагнера, судя по всему,
представляет собои не предостережение против тщеславия правительств
и раздутои бюрократии, но манифест прогресса. Экономист Леандро
Прадос де ла Эскосура обнаружил тесную корреляцию между процентом
ВВП, которыи страны члены Организации экономического сотрудничества
и развития тратили на социальные нужды с 1880до 2000года, и их
положением в реитингах процветания, здоровья и образования38.
Знаменательно, что в мире нет ни одного государства, которое можно
было бы назвать либертарианским раем, то есть развитои странои без
серьезных социальных расходов39.Корреляция между расходами на
социальные нужды и общественным благополучием сохраняется только до
определенного уровня: кривая выравнивается примерно на 25% и может
даже начать снижаться при более высокои доле. У социальных
расходов, как и у всего остального, есть обратная сторона. Как и в
случае с любым страхованием, оно создает моральныи риск:
застрахованныи склонен расслабляться или подвергать себя ненужным
опасностям, рассчитывая, что страховщик в любом случае компенсирует
его убытки в случае неприятностеи. А поскольку страховые взносы
должны покрывать сумму выплат, вся система может обрушиться, если
актуарии допустят ошибку в расчетах или ситуация изменится так, что
расходы начнут превышать поступления. В реальности социальные траты
никогда не работают в точности как страховои бизнес они
представляют собои комбинацию страховых отчислении, государственных
инвестиции и благотворительности. Успех системы соцобеспечения
зависит от того, в какои степени граждане страны ощущают себя
частью единого сообщества, и это чувство единства оказывается под
угрозои, когда непропорционально большую часть получателеи льгот
составляют иммигранты или этнические меньшинства40. Такие трения
присущи социальным расходам по самои их природе, и они всегда будут
чреваты политическими разногласиями. Хотя какого-то правильного
уровня тут не существует, все развитые страны пришли к мнению, что
социальные выплаты оправдывают свою цену, и приняли решение тратить
на них довольно существенные средства, благо богатство им это
позволяет.
