У графа Льва Николаевича Толстого в повести Юность есть фрагмент,
где он пишет, что в период обучения в университете делил всех
студентов по французскому выговору на равных и презираемых:
Человек, дурно выговаривавший по-французски[с плохим произношением.
Прим. ред.], тотчас же возбуждал во мне чувство ненависти, пишет
он. Для чего же ты хочешь говорить, как мы, когда не умеешь? с
ядовитой усмешкой спрашивал я его мысленно.Как мы это как дворяне,
аристократы. Своих он опознавал, помимо французского,еще по длинным
чистым ногтям и светским манерам: умению кланяться, танцевать и
разговаривать. Все остальные студенты были для него чужими, которых
он не только презирал, но и ненавидел.Понятно, что речь идет о
разночинцах, людях недворянского происхождения, которых в
университетах к середине XIX века становилось все больше. Чаще
всего это были поповские дети, окончившие духовные семинарии. Но в
семинариях их учили Закону Божию, там не преподавали
французскийязык, не учили рисованию, музыке, танцам Хорошим
манерам. И на фоне дворян семинаристы выглядели, конечно,
угловатыми и грубыми, так что в университетах даже существовал
отдельный жанр шуток шутки над семинаристами. Например, что
семинариста даже в бане узнать можно: от него несет копотью. Или
при семинаристе лампы начинают тускло гореть, потому что он
втягивает весь кислород.Однако стране все больше требовались
образованные кадры. Нужны были чиновники, врачи, учителя. Дворян не
хватало, и постепенно эти сферы все больше наполнялись
образованными разночинцами. Но неожиданно, к середине XIX века,
яркие разночинцы стали появляться в сферах, которые раньше
считались исключительной монополией дворянства, например в
литературе и журналистике. И там им оказались не рады.Прекрасной
иллюстрацией конфликта разночинцев во дворянстве может служить
история журнала Современник.Это был очень популярный либеральный
журнал Некрасова и Панаева. Ядро его редакции составляли породистые
дворяне Иван Сергеевич Тургенев, Дружинин, Григорович, Анненков все
помещики, либералы с длинными чистыми ногтями. А тут, в 1855 году,
в журнал пришел работать первый разночинец Николай Гаврилович
Чернышевский: бедно одетый молодой человек 27 лет, сын священника
из Саратова. Он плохо говорил по-французски, плохо знал манеры.
Бедный семинарист.Дворяне отнеслись к нему поначалу почтительно,
даже с интересом. Но Чернышевский вместо того, чтобы сидеть смирно
и вести себя уважительно, сразу начал высказывать свои идеи,
отстаивать свои ценности, навязывать свои концепции.Начал явно
злоупотреблять дворянским гостеприимством.Оказалось, что он только
что написал диссертацию, в которой изложил манифест новой
материалистической эстетики. Он заявил там, что истинное искусство
должно иметь общественное значение. Заметьте, какой-то семинарист
из Саратова, который по-французски еле говорит, пришел в
Современник, стал рассказывать Тургеневу, что такое истинное
искусство, и начал писать с этой позиции статьи о литературе.
Либералам это не понравилось.К тому же стало понятно, что их
разногласия с Чернышевским не только эстетические, но и
мировоззренческие, политические, что Чернышевский не любит
европейскую цивилизацию, презирает мещанство и капитализм. Но,
главное, презирает дворян, считая их лентяями, а помещиков
рабовладельцами. Оказалось, он социалист и хочет, чтобы все люди
были равны!Тургенев и либеральная партия потерпели его некоторое
время, а потом поняли, что от семинариста надо избавляться, надо
добиться его увольнения из Современника. Тогда в переписке они
начали называть Чернышевского клоповоняющим господином. Однако
хозяин журнала, Николай Алексеевич Некрасов, не спешил увольнять
своего ведущего сотрудника, чувствуя его популярность среди
молодежи, истал, напротив, все больше привлекать к сотрудничеству в
журнале разночинцев. Вскоре в Современнике появился критик Николай
Добролюбов, еще более радикальный, потом писатель Помяловский,
очеркисты Успенский, Решетников и другие. Дворяне назвали это
вторжение семинаристов в журнал.Тургенев, кстати, сделал попытку
подружиться и с Добролюбовым. Он пригласил его к себе обедать, но
тот отказывался. Первый раз, второй, третий. Тургенев не понимал, в
чем дело. Он был литературной знаменитостью, а Добролюбов вообще
мальчишка, 21 год, без роду и племени. Тургенев пытался поговорить
с Добролюбовым, сделать его своим собеседником. Но при встречах в
журнале Добролюбов почти демонстративно уходил в другой конец
комнаты. На расспросы Чернышевского, почему он так себя ведет,
Добролюбов отвечал: Тургенев мне скушен. Я знаю его позиции, мне не
о чем с ним говорить.Он вел себя, конечно, немного как подросток,
огрызался от неловкости, которую, безусловно, чувствовал перед
аристократом Тургеневым. Но тут было еще кое-что. Дворяне издавна
привыкли относиться к представителям низших сословий
покровительственно. Это было естественно. Разночинцы сами всегда
хотели быть похожими на дворян, дослужиться до дворянства. И
Тургенев смотрел на Добролюбова как на младшего брата, которого
нужно опекать. А Добролюбов не хотел быть младшим братом
дворянства, не хотел, чтобы до него снисходили. Он хотел быть сам
по себе. Отстаивать свои ценности. Такое поведение было
ново.Тургенев, конечно, был обижен таким отношением к себе. И
недоволен тем, что он пишет. Чернышевский вспоминал, что Тургенев
сказал ему как-то: Вас я еще могу переносить, но Добролюбова не
могу. Это потому, что он умнее и тверже, сказал Чернышевский.На это
Тургенев ответил с улыбкой: Да, вы простая змея, а Добролюбов
очковая змея.Теперь либеральная партия хотела увольнения не только
Чернышевского, но и Добролюбова. Но и семинаристы не оставались в
долгу: постоянно задевали в своих статьях то Григоровича, то
Тургенева. И в конце концов Тургенев не выдержал. По легенде, он
пришел к Некрасову и сказал, что так больше продолжаться не может,
кто-то должен уйти, выбирай: или я, или семинаристы. И Некрасов
выбрал семинаристов.Это решение кажется странным, но на поверку
оказывается прагматичным: Некрасов потерял Тургенева и Григоровича,
но сохранил любимцев радикальной молодежи и целую группу
писателей-разночинцев, которые пришли вслед за Чернышевским. Но
уход Тургенева из журнала знаменовал собой не только поражение
либералов в политическом противостоянии и конфликте эстетических
программ. Уход Тургенева был победой, которую униженные раньше
семинаристы, клоповоняющие поповские дети, одержали над
представителями дворянства. Так либеральный журнал Современник стал
демократическим. Но это, конечно, не конец истории.Конфликт в
Современнике стал обрастать домыслами, в литературной среде
поползли слухи, что Тургенев уезжает за границу, чтобы писать
повесть под заглавием Нигилист, где расквитается с проклятыми
семинаристами. И когда через два года появился роман Отцы и дети,
многие в фигуре Базарова увидели карикатурный портрет Добролюбова и
карикатуру на все молодое поколение.По этому поводу еще один
семинарист из Современника, Максим Алексеевич Антонович, написал
разгромную статьюАсмодей нашего времени, которая вышла летом 1862
года.Антонович взял за основу тезис, что Тургенев в романе Отцы и
дети выступил не как писатель-реалист, а как либеральный идеолог:
хорошими изобразил отцов, то есть братьев Кирсановых, а о молодых
радикалах написал с ненавистью.Посмотрите, как он описывает
Базарова, говорит Антонович, Базаров у него мало говорит и много
ест (обжора), злоупотребляет шампанским (почти алкоголик),
третирует своих добрых родителей, не способен на любовь к женщине и
отрицает все напропалую. То есть отрицает не то, что
обществотребует улучшения и реформирования, а все вообще.Тургенев,
по Антоновичу, не только сделал из Базарова карикатуру,
вульгаризировал идеи молодого поколения, но еще и оклеветал его,
потому что в одном месте романа Базаров высказывает сомнения в
необходимости отмены крепостного права: Свобода, говорит он, едва
ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя
обокрасть, чтобы только напиться в кабаке. Вот этого Антонович
простить Тургеневу не смог.Главный смысл статьи Антоновича был в
том, что разночинцы (и их радикальное крыло нигилисты) не такие,
как Базаров. Они нормальные. Может быть, они и материалисты, но это
не значит, что они не могут любить родителей. Они не уроды
какие-то. И не идиоты, они отрицают совершенно конкретные вещи.То
есть Антонович сказал, что роман Отцы и дети очень вредный, потому
что не борется, а только усиливает сословные стереотипы.Но ведь это
странно. Сейчас такая трактовка кажется нам диковатой. Почему
Антонович так набросился на роман Тургенева?Да потому что он был
семинаристом, сыном священника, как Чернышевский и Добролюбов. Он
чувствовал себя уязвимым в обществе, где правили дворяне. Он
считал, что если молодых нигилистов признают общественно опасными
элементами, с ними может случиться что угодно: им могут запретить
поступать в университет, как уже не раз делали, могут запретить
устраиваться на государственную службу, могут вообще начать
высылать, сажать в тюрьму.И надо сказать, после публикации романа
Отцы и дети опасения Антоновича подтвердились: очень многие стали
воспринимать нигилистов как людей, способных на насилие и
разрушение. В 1862 году в Петербурге были пожары, и в газетах стали
писать, что в поджогах виноваты нигилисты. Первое, что я услышал,
когда приехал в Петербург в 1862 году, писал Тургенев, Посмотрите,
что ваши нигилисты делают! Жгут Петербург!.После пожаров начались
репрессии, арестовали Чернышевского и Писарева, на время закрыли
журнал Современник. Тогда был непростой период в жизни страны,
крестьяне бунтовали, недовольные тем, как провели отмену
крепостного права, студенты выходили на площади И пожары стали для
властей хорошим поводом разобраться с оппозицией. И то, что все это
время правительственные издания повторяли слово нигилисты,
подтверждало версию, что роман Отцы и дети только им помог.
Антонович в этом оказался прав.Но прошло некоторое время, и
отношение многих молодых людей к Базарову начало меняться. Конфликт
в журнале Современник забылся, и новые читатели романа вдруг
обнаружили много положительных черт Базарова, которым хотелось
подражать, об этом пишет анархист Кропоткин в своих Записках
революционера. Заметили абсолютную искренность Базарова, его веру в
науку. Базаров с гордостью говорил, что его дед был сельским
дьячком, а сам он лекарь. В обществе дворян этого же надо было
стыдиться, если ты хочешь сойти за благородного, а он не
стыдился.Помимо Антоновича в России был еще один яркий радикальный
критик Дмитрий Иванович Писарев, который написал о романе Отцы и
дети, наоборот, хвалебные статьи. Он считал Базарова не карикатурой
на молодое поколение, а символом всего молодого поколения,
человеком сильным, нацеленным на реальное дело. По мнению Писарева,
образ Базарова у Тургенева получился по-человечески
привлекательным, а философия в романе слабая. Он решил это
исправить и в 1864 году издал статью Реалисты, в которой развил
характеристику базаровского типа в целую программу преобразования
российского общества. Дал Базарову идеологию.Разночинцы как
прослойка русского общества существовали всегда, по крайней мере со
времен Петра. Но раньше разночинцы хотели получить образование,
чтобы дослужиться до дворянства и стать благородными. А в середине
XIX века появились такие разночинцы, которые не хотели ни к кому
примыкать. Хотели иметь свои ценности и свою идеологию. И отчасти
помог им сформулировать такую идеологию Писарев. Одновременно сам
Чернышевский в тюрьме написал роман Что делать?, который стал
настольной книгой для разночинца, как ему жить и мыслить. С этого
времени слово разночинец исчезло из употребления. Разночинцы с
идеологией стали называться интеллигенцией. И интеллигенция с
Чернышевским и Добролюбовым на знаменах продолжила борьбу за
всеобщее равенство.
